Шелли Мэрри - Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек.

Я осуждал поведение Раймонда в самых суровых выражениях. Адриан, более снисходительный и мягкий, признавал высказанные мною принципы лучшими, но не единственными; "в доме Отца Моего обителей много"106, напоминал он, настаивая на том, что пути к достижению славы и нравственной высоты различаются так же сильно, как человеческие характеры; а среди них, как среди листьев на лесных деревьях, не найдется и двух одинаковых.

В Лондон мы прибыли около одиннадцати часов вечера. Несмотря на все, чего мы наслышались, мы предполагали застать Раймонда в парламенте. Туда мы и поспешили. Палата была полна, но протектора там не оказалось; лица лидеров фракций выражали суровое недовольство; среди мелких чиновников слышались шепот и пересуды, также не означавшие ничего хорошего. Оттуда мы направились во дворец, являвшийся резиденцией протектора, где в столовой застали Раймонда и еще шестерых; бутылка весело гуляла у них по рукам и уже порядком затуманила головы одному или двоим. Сидевший рядом с Раймондом что-то рассказывал; остальные покатывались со смеху.

Раймонд разделял общее веселье, не теряя, однако, своего прирожденного достоинства. Он был весел, шаловлив, обворожителен, но и в самых смелых своих шутках не переступал границ приличия и не терял самоуважения.

Однако, став протектором Англии, Раймонд взял на себя важные обязанности и должен был их выполнять, и я крайне возмутился, увидя никчемных людей, на которых он тратил свое время, и пьяное веселье, которому предстояло убить в нем самое лучшее. Я стоял, наблюдая за ними, а Адриан уже был среди них и старался словами и взглядами трезвого человека навести какой-то порядок.

Раймонд заявил, что чрезвычайно рад его видеть, и просил присоединиться к пирующим.

Поведение Адриана раздражало меня. Зачем сел он за один стол с распутниками, отбросами светского общества, позорящими свою страну?

- А я прошу Адриана, - сказал я, - не принимать этого приглашения, а, напротив, попытаться вместе со мной увести отсюда лорда Раймонда в совсем иное общество.

- Знаете ли, любезный, - произнес Раймонд, - здесь не время и не место читать мораль. Мои развлечения и их участники, право же, не так плохи, как вы воображаете. Мы не лицемеры и не глупцы и вообще, "думаешь, если ты такой уж святой, так на свете больше не будет ни пирогов, ни хмельного пива?"*-107.

Я сердито отвернулся.

- Вернэ, - сказал мне Адриан, - ты очень уж суров. Садись и ты. А впрочем, ты здесь столь редкий гость, что лорд Раймонд, быть может, уступит тебе и пойдет с нами в парламент, как мы прежде уговорились.

* Пер. Э.Л. Липецкой.

Том I. Глава десятая

257

Раймонд пристально посмотрел на него; не прочтя в его кротких чертах ничего, кроме благожелательности, он обернулся ко мне, взглядом выражая презрение к моей суровости и угрюмости.

- Идем же, - произнес Адриан. - Я это обещал за тебя, дай мне сдержать обещание. Идем с нами.

Раймонд как-то неловко отвернулся и отрывисто ответил:

- Не пойду!

Застолье тем временем расстроилось. Гости стали разглядывать картины, перешли в другие комнаты, заговорили о бильярде и разошлись. Раймонд сердито шагал взад и вперед. Я приготовился принять его упреки и отвечать на них. Адриан прислонился к стене.

- Все это смешно! - воскликнул он. - Будь вы школьниками, вы не могли бы вести себя более неразумно.

- Ты не понимаешь, - сказал Раймонд. - Это лишь часть системы, это тирания, которой я никогда не подчинюсь. Если я протектор Англии, значит, я должен быть единственным в империи рабом? Ко мне врываются, поступки мои осуждают, друзей моих оскорбляют. Но я сейчас сразу от всего отделаюсь.

Будьте свидетелями!

Он сорвал с груди звезду, знак его должности, и бросил ее на стол.

- Я отказываюсь от своей должности. Я слагаю с себя власть. Пусть ее берет кто хочет!

- Пусть ее берет тот, - сказал Адриан, - кто может сказать о себе, или о ком скажет мир, что он более тебя ее достоин. Такого в Англии нет. Познай себя, Раймонд, и ты перестанешь негодовать и будешь доволен собой. Всего лишь несколько месяцев назад, когда мы молились о благоденствии нашей страны или о собственном благополучии, мы одновременно молились о жизни и благополучии протектора, ибо они были неразрывно связаны. Свое время ты посвящал нашему благу, твоей целью было снискать наши похвалы. Ты украшал наши города новыми зданиями, учреждал много полезного, заставил почву обильно плодоносить. Сильные и неправедные в страхе жались к подножию твоего судилища; бедные и угнетенные выпрямлялись, словно цветы поутру, под солнцем твоего покровительства. Можешь ли ты удивляться, если мы печалимся и ужасаемся, видя, что все изменилось? Полно тебе! Приступ раздражения уже прошел. Вернись к своим обязанностям. Сторонники будут приветствовать тебя, враги умолкнут. Ты вновь обретешь нашу любовь и уважение.

Овладей собою, Раймонд, и тебе покорится все.

- Слова весьма разумные, - угрюмо ответил Раймонд, - будь они обращены к кому-либо другому. Обрати их к себе, первый среди пэров Англии, и ты можешь стать ее правителем. Добрый, мудрый, справедливый, ты можешь править всеми сердцами. А я, слишком скоро для собственного счастья, слишком поздно для блага страны, убедился, что взял на себя дело, к которому не 258 Последний человек пригоден. Я не способен управлять собой. Мои страсти становятся моими хозяевами, мое малейшее желание - моим тираном. Ты думаешь, что я отрекся от протектората в приступе досады? Клянусь Богом живым, что никогда больше не возьму в руки эту погремушку;108 никогда больше не обременю себя тяжкими заботами и муками, которые она символизирует.

Когда-то я желал стать королем. Это было в расцвете самонадеянной и глупой юности. Но я знал себя и отказался от этой мечты, отказался ради - не важно чего, - ибо утратил и это. Долгие месяцы я мирился с этим мнимым величием, этой невеселой шуткой. Довольно с меня этого обмана. Я хочу быть свободным.

Я утратил то, что украшало и возвышало мою жизнь, что связывало меня с другими людьми. Я снова одинок и снова, как в юности, стану скитальцем и солдатом удачи. Друзья мои, - потому что и ты ведь мне друг, Вернэ, я это чувствую, - друзья мои, не пытайтесь поколебать мое решение. Пердита, обвенчавшись с созданием своего воображения, не хочет сквозь эту завесу видеть того, кто в действительности был рядом с нею; а он полон пороков. Она отвергла меня. Подле нее было очень приятно играть роль правителя. Как мы в любимом вашем лесу разыгрывали маски109 и ради минутной причуды воображали себя аркадскими пастушками, так и я, более для Пердиты, чем для себя, играл роль одного из великих мира сего. Я хотел украсить ее жизнь, показать ей власть вблизи, разыгрывая короткую пьесу о власти и ее великолепии.