Максим Далин - Лестница из терновника (трилогия)

Ар-Нель смотрит на меня со снисходительной жалостью.

– Может, ты и демон, Ник, – говорит он, усмехаясь, – но душой – плебей. Надеюсь, ты понимаешь, что смерть – это тоже выбор?

– Он мог и дома зарезаться, – возражаю я. – Это хорошо, по-твоему?

– Это был бы поступок отчаяния, – говорит Ар-Нель. У него есть особенный тон, вроде того, каким разговаривают с маленькими и отроду бестолковыми детьми – подчёркнутого горестного терпения; этот тон за две минуты выводит из себя почти любого нги-унг-лянца. Даже меня раздражает. – Быть убитым на поединке – особая смерть. Не просто смерть. Проявление любви, а не желания самоуничтожиться…

– Он притащился сюда, чтобы Принц мог его убить?!

– Сделай ударение не на «убить», а на «мог»… Мне страшно любопытно, откуда ты взялся, Ник. Иногда мне кажется, что ты свалился с неба…

Знал бы ты, насколько прав… и насколько я порой чувствую себя свалившимся с вашей маленькой зеленоватой луны – Ока Ночи…

Я уже собираюсь ответить, как вдруг до нашего уединённого приюта доносятся громкие восторженные вопли. В гостиную влетает взъерошенный лакей, сдирая с себя чёрно-красный шарф:

– Государь победил в поединке! Слава Государыне!

Суровые лица гвардейцев расцветают, они улыбаются нам.

– Слава Государыне! – радостно вопит мальчик с глазами дракона.

Второй гвардеец отвешивает нам поклон и сует мушкет в кобуру. Седой убийца в сопровождении толпы челядинцев вламывается в место нашего заточения:

– Уважаемый Господин Ча! – возглашает он со смущенной неумелой улыбкой. – Государыня изволила вас отметить. Она желала вас видеть, вас – и Господина Ника.

Ар-Нель встаёт и идёт сквозь толпу с непринуждённым видом, я следую за ним. Аристократы склоняют головы; на полу под ногами – чёрно-красные шарфы и ленты, их топчут, как мне кажется, слегка демонстративно.

В такой радостный день траур должен быть срочно закончен.

В королевской опочивальне – толпа. Два лакея поспешно застилают громадное ложе ярко-красным шёлком, а Принц держит Ра на руках – и Ра в таком же красном шёлке, в широком одеянии, вроде халата. Принц опускает Ра на ложе; у Ра – лицо бледное, губы искусаны, румянец пятнами и глаза светятся, но ни малейшей тени страха, стыда или хоть печали.

Я пытаюсь определять статус челядинцев по одежде и поведению. По моим выкладкам, рядом с Принцем и Ра – лейб-медик, церемониймейстер, синие смотрители – смотритель Дворца, наверное, смотритель Столицы и ещё какой-то смотритель с фениксами на подоле… чуть дальше – кто-то из старших родственников с собачьей головкой на эфесе и в трауре, на который уже накинули весёленький вышитый плащ, бледная немолодая женщина в королевском орнаменте, грузный и жёсткий, наверное, маршал, с лицом в рубцах, в кирасе под широченным камзолом… Вид у всей этой шикарной публики, как у детей на новогоднем утреннике, когда появляется Дед Мороз: «Слава Государыне!» – искренняя радость. Аристократы преклоняют колена перед ложем, пожирая Ра глазами.

Принц… то есть, уже Государь с окончательно подтверждённым статусом, представляет их: «Мой Дядя по Матери… Уважаемый Господин Канцлер… Господин Хе-Тн из Семьи Ло… Моя Тётя, Вдова Нэр…» Ра кивает, пытаясь улыбаться; видит нас и смотрит на своего Государя вопросительно.

– Назови, – говорит Государь. – Назови своих людей.

– Господин Ар-Нель из Семьи Ча, – говорит Ра. По голосу слышно, что чувствует себя наша Государыня, всё-таки, не блестяще. – Мой друг и наставник.

– Мой друг, – говорит Государь. – Мы побеседуем позже.

Ар-Нель вспыхивает и отвешивает глубокий поклон. Государь касается его плеча ритуальным жестом одобрения и благоволения вассалу. Смотрит на меня.

– Ник, – говорит Ра, смущаясь. – Просто Ник. Он… лекарь… слуга нашей Семьи.

– Ник… – повторяет Государь задумчиво – прикидывает, как поступить со мной. В конце концов принимает решение. – Слуга Государыни, отмеченный особыми заслугами, – говорит он то ли мне, то ли окружающим аристократам. – Ник, у тебя нет Имени Семьи?

Пожимаю плечами, киваю.

– С нынешнего дня твои дети имеют право носить имя Э-Тк, – говорит Государь.

Я подбираю с пола челюсть. Мне пожаловали дворянство и подарили земли – просто и мило.

Я принят на службу в свиту Государыни Ра – и я отныне титулованная особа. Идеальная легенда – это вовсе не легенда: настоящее жалованное дворянство.

Вот тебе и авантюра… я даже сам ещё не осознал до конца, как это вышло.

КомКон и Этнографическое Общество дружно хотели посмотреть на здешнюю придворную жизнь – пусть смотрят. Показываю!

Я совершенно уверен: в ближайшее время Земля выйдет со мной на связь. Вот вам информация – эксклюзивная, уникальная информация! Оэ, я стану другом короля!

И у меня будет возможность официально смотреть на всё, что я пожелаю увидеть… Ах, кабы мне какую-нибудь здешнюю учёную степень… Ну да это не важно.

Всё это время я работал не только как этнограф, но и как здешний простолюдин. Я убирал сено, чистил конюшни, ловил рыбу, следил за детьми, перестилал постели, драил полы, заваривал чай и сидел с больными. Я умею колоть дрова и наловчился косить траву здешним хитрым орудием, похожим на серп, а не на косу. Я лущил кукурузу и кастрировал поросят. Я даже освоил сложную науку сушить расписной шёлк, чтобы не испортить рисунок. Это может показаться низким и мелким – моим предшественникам и казалось – но я получил максимум информации и завел связи. Я был неприхотлив до предела и готов выполнить любое поручение. И вот, кажется, моё терпение, наконец, окупается.

Теперь, я надеюсь, мне покажут Нги-Унг-Лян. Мои здешние друзья мне сами её покажут. Хок, что захочу, то и покажут! «Вот ваш Лондон, леди. Узнаёте?»

От фонариков и жаровни в опочивальне было тепло, почти жарко. Ра лежала на алом шёлке Государева Ложа, на спине, нагая, закинув руки за голову, с закрытыми глазами, и ощущала взгляд Вэ-На, сидевшего рядом, всей кожей, как ощущают прикосновение летнего ветра.

Правила благопристойности велели прикрыться; Вэ-Н хотел смотреть – Ра решила, что ей надлежит повиноваться Вэ-Ну, тем более, что, пожалуй, хотелось ему повиноваться.

Это было очень непохоже на все её прежние чувства – новое парадоксальное ощущение предельной беззащитности и предельной защищённости одновременно, зависимость и желание упиваться этой зависимостью. Тело Ра наполнилось болью; тело напоминало город во время землетрясения, когда все стены и перекрытия ломаются, трескаются и рушатся, думала Ра – и тут же поправлялась: тело напоминало пашню, прорастающую будущими колосьями. Кто сказал, что земля не чувствует боли, когда её протыкают ростки?