Михаил Харитонов - Путь Базилио

Кареты была подана в срок — официальные, раззолоченные. На дверцах сияли личные клейма Верховной: сердце и глаз с лучами, символ обаяния.

Альбертина прыгнула в первую, двухместную карету: её привлёк белый кожаный лежак, на вид роскошный. К ней тут же подсела Бекки — в простой серой накидке, невесомой шляпке и накрашенными ресницами, скромно опущенными долу. Это Ловицкую не обмануло: Бекки торжествовала.

Ева и Гермиона забрались во вторую карету — длинную, трёхосную. Мирре показалось, что Фру-Фру как-то уж очень бережно подсаживает рыжую. Это вызвало у неё новый приступ подозрительности. Поэтому она сочла нужным лечь сзади, чтобы контролировать ситуацию.

Запряжённые в карету соловые жеребцы-першероны покрутили головами, убедились, что все сели, и тронули с места.

— Песню запе-вай! — закричал коренник.

— Вот огромное яйцо богатырское! А бывает ведь яйцо монастырское! — затянули кони дорожное песнопение, в последнее время набравшее популярность среди электората. Ловицкая-старшая находила его безвкусным и вульгарным, но девчонкам она, видимо, нравилась: Фру-Фру даже подпела.

— Монастырское яйцо, преогромное! А бывает ведь яйцо и скоромное! — лихо сымпровизировали коняки, разгоняясь и ровняя шаг. Карета пошла ровно, скрипя и подпрыгивая на рессорах.

По дороге Гермиона и Писториус затеяли разговор о каком-то диммировании [50]. Насколько смогла разобрать Мирра сквозь колёсный скрип и конский ор, инженерка настаивала, что йодонатриевые лампы этому самому диммированию не поддаются. Гермиона утверждала, что проблема решается регулировкой ширины подаваемого импульса. После непродолжительного, но горячего спора — Фру-Фру до того распалилась, что насквозь проткнула стилусом палетку, из которой потекла угольная паста и запачкала сиденье — Ева вроде как сдала назад, признав правоту Гермионы в теории. Но тут же ушла на следующую линию обороны, заявив, что при падении мощности у металлогалогенок резко плывёт цветотемпература. В этом вопросе пришлось уступить Гермионе. Дальше разговор сместился к характеристикам каких-то там «двухконтактных ИЗУ», в речи Гермионы замельтешили слова «дроссель», «тиристор», «двойной резонанс» и прочая техническая терминология. Потом они сцепились из-за вопроса колебаний мощности в диодном мосте с учётом тесла-наводок, и тут Ловицкая-старшая окончательно утеряла нить.

Зато Фру-Фру и Ева блаженствовали. Головы их сблизились. Ветерок беспокойно цвиркал, что-то подсчитывая. Ева бормотала — «ну смотри, у нас тридцать четыре вольта на реле, подключаем разъём», Гермиона отбрыкивалась ещё менее внятными фразами навроде «пи-квадрат-де-ку равно минус ка де-те на де-их по де-эс де-те» или «коэффициент тесла-рассеяния определяется эффективным сечением». На фоне очередного конского креатива — те успели воспели яйцо противное, яйцо дефективное и множество иных яиц — это звучало как-то особенно неотмирно. И пожалуй, трансцендентально, что бы это слово не означало.

Мирра Ловицкая плотно прижала уши, отгораживаясь от шума. Она понимала важность науки и производства, но считала их занятиями, более подходящими для электората. К сожалению, оглупляющее воздействие няша не позволяло доверить эти низменные дела челяди. Мирра иногда думала, что высшая математика и преданность хозяйке претендуют на одно и то же место в голове, так что одно неизбежно вытесняет другое. Так или иначе, кто-то должен был заниматься всеми этими дросселями, двойными резонансами и прочими пи-квадрат-де-ку. И чего уж темнить: эти знания давали их обладательницам кое-какие возможности. Что б там Мирра не говорила дочери, но сама-то она понимала: без математических талантов Гермионы её собственное положение в Комиссии по энергетике было бы очень шатким.

Впрочем, утешила она себя, все эти заучки совершенно не способны пользоваться своим влиянием. Никто из них не умел и не хотел играть в Большие Игры и Решать Вопросы. Хуже того, хорошие инженерки заметно теряли в обаянии, зато сами становились крайне доверчивыми и легкоподняшливыми. Похоже, политические способности претендовали на то же самое место в голове. Так что, решила она, пусть себе девочки играются в науку — а она пока подумает о вещах по-настоящему важных.

Сначала Мирра покрутила в уме тему про лампочки, способные вытеснить хемульские изделия. Вообще-то хемули лампочек не производили, а скупали у хаттифнатов, странноватых обитателей небольшого домена на севере. Продукция хаттифнатов была так себе — особено по сравнению с дохомокостными светящимися панелями, практически вечными. Но древняя техника стоила от ста пятидесяти соверенов за квадратный сантиметр, и позволить себе подобную роскошь могли только авторитеты. Встречались ещё люминисцентные светильники из Директории, тоже дорогие. Средний и низший ценовой сегмент был забит хаттифнатской продукцией, а все сливки с продаж получали торгаши-хемули, накручивавшие сверху от трёхсот до пятисот процентов. Появление качественной и дешёвой альтернативы рушило рынок — и портило отношение с хемулями, которые поставляли в Вондерленд, помимо лампочек, много полезного. Верховная не могла это игнорировать. Как и тот факт, что торговые сети хемулей не имеют конкурентов, ибо охватывают почти весь юг Страны Дураков и дотягиваются до Тора-Боры. Так что, скорее всего, новые лампочки пойдут на внешний рынок через них же. Не исключено, что хемули вложились в завод и имеют в нём долю. Не менее блокирующего пакета, решила Мирра. Интересно, кто курирует отношения с хемулями на политическом уровне? Насколько Мирра помнила столичные расклады — какая-то пегая кобылка из числа бывших подружек Дерри-Пасхи. Не слишком ли возрастёт её вес в системе? Пожалуй, решила она, следует выяснить все подробности…

— …Очень вкусное яйцо, прям бескостное, а бывает ведь яйцо и подхвостное! — заорал гнедой коняка так громко, что Ловицкая возмущённо заржала.

Случайное слово отозвалось, однако, непредугаданно: внимание Мирры переключилось на иную тему — почему же всё-таки Верховная даровала Еве Высокую Бархатную Шлею. Награда считалась двусмысленной и сама по себе, так как Бархат давался за незаслуженные, но перенесённые с честью страдания или унижения. Формальная сторона дела, таким образом, была соблюдена: чего-чего, а незаслуженных страданий девочка хлебнула, да и унижений тоже натерпелась. С другой стороны, существовала пошлейшая из причин — евина фигура. Которая вполне могла прийтись Верховной по вкусу — и она пожелала регулярно видеть её на приёмах в соответствующем виде и состоянии. Но Ловицкой казалось, что во всём этом есть что-то ещё, какой-то расчёт. Она это нутром чуяла, вот только никак не могла ухватить, что же именно.