Питер Уоттс - Ложная слепота (сборник)

Перед моим мысленным взором неотвязно маячило воспоминание: по дороге, склонив голову, идет человек, губы искажены упрямой гримасой, взгляд следит то за одной ступней, то за другой. Его ноги ступают осторожно и неуверенно. Руки не шевелятся вовсе. Человек шагает, как зомби, скованный трупным окоченением.

Я знал, что с ним, – проприоцептивная полинейропатия; история болезни, которую я нашел в Консенсусе еще до гибели Шпинделя. С таким больным меня однажды сравнил Паг: человек, потерявший мозг, у которого осталось только самосознание. Лишенный бессознательных ощущений и подпрограмм, которые он всегда принимал за данность, больной вынужден сосредоточиваться на каждом шаге, чтобы пересечь комнату. Его тело перестало понимать, где находятся конечности, или что они делают. Чтобы сдвинуться с места или устоять на ногах, ему приходилось постоянно наблюдать за собой.

Когда я просматривал файл, звука не было. И сейчас в воспоминаниях царила тишина. Но клянусь, я чувствовал, как за моей спиной стоит Сарасти и заглядывает в мои мысли. Клянусь, что слышал его голос в собственной голове, словно в шизофреническом бреду.

«Само по себе сознание ни на что большее не способно».

– Верный ответ, – пробормотал я. – Неправильный вопрос.

– Что?

– Растрепа, помнишь? Когда ты его спросила, какие предметы изображены на экране.

– Он не узнал шифровика, – Джеймс кивнула. – И?

– Не пропустил. Тебе казалось, что ты спрашиваешь о предметах, которые он видит, и изображениях, существующих на плоскости. Растрепа подумал, ты спрашиваешь о том…

– Что он воспринимает, – закончила она.

– Сарасти прав, – прошептал я. – Господи… кажется, вампир прав.

– Эй, – бросила Джеймс, – ты видел…

Но я так и не узнал, на что она указывала. «Тезей» с грохотом опустил заслонки смотрового блистера и взвыл.

Выпускной наступил на девять дней раньше.

Выстрела мы не увидели. Какую бы амбразуру ни отворил в себе «Роршах», он идеально замаскировал ее с трех направлений: лабораторный баллон заслонял бойницу со стороны «Тезея», а два корявых нароста на самом объекте скрывали ее от наших орудийных позиций. Из этого слепого пятна апперкотом ударил болид полыхающей плазмы, расколов лабораторию пополам прежде, чем зазвучал первый сигнал тревоги.

Сирены гнали нас на корму. Мы рвались вниз по хребту – через рубку и склеп, мимо люков и подполов – дальше от поверхности, в поисках любого укрытия, где между небом и кожей оставалось бы больше пяди. Зарывались… КонСенсус следовал за нами, его окна гнулись и скользили по распоркам, кабелям и вогнутым стенам хребта. Я не смотрел на них, пока мы не оказались в вертушке, глубоко в чреве «Тезея», где можно было делать вид, что тут безопаснее.

Со стороны носа на закружившуюся палубу вывалилась Бейтс; тактические дисплеи кордебалетом плясали вокруг нее. Наше окошко успокоилось на переборке кают-компании. На картинке дешевой оптической иллюзией одновременно разбухала и съеживалась лаборатория; гладкая поверхность сворачивалась внутрь, заполняя все поле зрения. Я не сразу разрешил противоречие: что-то ударило в нее с дальней стороны, и теперь она лениво летиво в нашу сторону, кувыркаясь в величественном сальто-мортале. Что-то вспороло пузырь, выплеснув атмосферу, и эластичная шкура начала съеживаться, как лопнувший воздушный шарик. На наших глазах место попадания выплыло на обозрение камер – обожженная обвислая пасть, за которой волочились еле видимые струйки замерзшей слюны.

«Тезей» открыл огонь, он палил осколками изолятора, неподвластными электромагнитному обману, – далекими и темными, невидимыми для человеческих глаз. Но сквозь тактический прицел огневых роботов я видел их и наблюдал, как они прошивают небеса двойным черным пунктиром. Линии сходились, пока орудия выцеливали мишень, затем скрестились на двух призрачных, пытающихся убежать сюрикенах, распятых в полете сквозь бездну и повернувшихся к «Роршаху», точно цветы – к солнцу.

Наши пленники не одолели и полпути, как очередь разнесла их в клочья.

Куски продолжали падать, и внезапно поверхность объекта внизу ожила. Я дал увеличение: по корпусу «Роршаха», прямо в открытом космосе, катилась волна шифровиков, похожая на оргию змей. Некоторые сцеплялись щупальцами друг с другом, выстраивая заякоренные одним концом, шевелящиеся позвоночные цепочки. Они поднимались ввысь, колыхались в радиоактивном вакууме слоями суставчатых водорослей, тянулись… цеплялись…

Ни Бейтс, ни ее роботы скудоумием не страдали. Они отстреливали переплетавшихся шифровиков так же безжалостно, как беглецов, причем с большим успехом. Но мишеней было слишком много, как и ошметков, подхваченных на лету. Я дважды заметил, как собратья собирали куски Растрепы и Колобка, растерзанных в клочья.

Лопнувший баллон закрыл КонСенсус огромным надорванным лейкоцитом. Где-то рядом заныла еще одна сирена: датчик движения. Откуда-то с кормы в вертушку влетел Каннингем, шарахнулся от пучка труб и кабелей, уцепился за что-то.

– Твою мать! Мы улетаем, нет? Аманда?

– Нет, – ответил отовсюду Сарасти.

– Чего… – «тебе еще нужно?» Я с трудом удержался. – Аманда, что, если оно откроет огонь по кораблю?

– Не откроет, – она не отрывала глаз от своих окон.

– Откуда ты…

– Не может. Если бы «Роршах» зарядил в себя чуть больше энергии, мы бы заметили изменения в тепловом спектре и микроаллометрии. – Между нами крутился раскрашенный искусствеными цветами ландшафт, где широты отмеряли время, долготы – изменение массы. Алыми пиками вздымались над равниной килотонны. – Ага, чуть ниже уровня шума…

– Роберт, Сьюзен, – оборвал ее Сарасти. – К воздушному шлюзу!

Джеймс побледнела.

– Что? – воскликнул Каннингем.

– Лаборатория сейчас столкнется с кораблем, – отчеканил вампир. – Вытащите оттуда образцы. Немедленно!

Он прервал связь прежде, чем кто-нибудь успел открыть рот.

Каннингем возражать не собирался – ему только что отменили смертный приговор: зачем командиру волноваться за сохранность биопсий, если бы он не считал, что у нас есть шанс унести с ними ноги? Биолог взял себя в руки и нацелился в носовой люк.

– Иду, – бросил он и прыгнул вперед.

Должен признать, Сарасти стал лучше разбираться в психологии. Но на Джеймс или на Мишель или… – Я не мог точно сказать, кто у руля, – мотивация не подействовала.

– Я не могу идти туда, Сири, это… я не могу…

Только наблюдай, не вмешивайся!

Порванный баллон бессильно ударился о правый борт и размазался по броне. Мы ничего не почувствовали. Вдалеке и одновременно в опасной близости легионы на поверхности «Роршаха» расходились. Они исчезали в пастях, проступавших, отворявшихся и волшебным образом вновь смыкавшихся на корпусе объекта. По оставшимся шифровикам невозмутимо продолжали вести огонь наши орудия.