Питер Уоттс - Ложная слепота (сборник)

Потому неудивительно, что есть люди, которые постоянно топят себя во имя просвещения. (Я впервые написал о них десять лет назад, но тогда был довольно наивен и полагал, что это очередная маргинальная группа.) Они забираются в стеклянные гробы, которые называют «призмами», задраивают крышку и открывают вентиль, пока полностью не погрузятся под воду. Иногда оставляют пузырь воздуха на поверхности, совсем крохотный, только нос высунуть; иногда и его нет.

Это не самоубийство, хотя время от времени люди так умирают. Они бы сказали, что все наоборот, и ты не жил, пока не испытал ощущение смерти. Но тут все намного глубже, это не поверхностное увлечение адреналиновых наркоманов. Фетиш призматиков происходит от эволюционных основ сознания как такового.

Протяните руку к огню, и подсознательный рефлекс отдернет ее прежде, чем вы почувствуете боль. Только когда разные цели вступают в конфликт – например, руке больно, но уронить горячий поднос на ковер тоже не хочется, – пробуждается сознание и решает, какому импульсу подчиниться. Задолго до появления искусства, науки и философии у сознания была единственная функция: не просто выполнять двигательные команды, но связывать противоречащие друг другу побуждения.

Когда тело лежит под водой и задыхается, трудно вообразить более конфликтующие императивы, чем необходимость дышать и желание задерживать дыхание. Как сказала мне одна из призматиков: «Ляг в гроб и скажи мне, чувствовал ли ты хоть раз в жизни себя более осознанным».

Я попросил ее описать ощущение усилившегося сознания. «Не могу, – призналась она, недолго подумав. – Ты знаешь настолько больше, чем человечек, который прячется у тебя за глазами. Он – идиот. Едва может запомнить пару телефонных номеров и список покупок, если тот относительно короткий. Число Зверя слишком большое, оно в такую мелочь не вмещается».

Их философия похожа на проявление некоего противодействующего нам импульса, реакцию на что-то. Утопление – крайне неприятный опыт, как ни крути (я не принял предложение женщины, у которой брал интервью). Трудно представить, какой стимул мог спровоцировать столь сильное сопротивление и неистовое желание утвердить собственное сознание, ощутить его. Ни один призматик не смог пролить свет на этот вопрос. Они не думают о своих действиях в подобных терминах. «Мне важно знать, кто я такой, – ответил двадцатиоднолетний ВКУ-мастер, обдумав мой вопрос. – Важно… быть наготове». Но его слова казались не столько ответом, сколько еще одним вопросом, и, когда я спросил, к чему именно он готовится, парень ничего не сумел сказать.

Говорят, если погрузиться на достаточную глубину, все мы окажемся одной и той же личностью.

Юнг называл это коллективным бессознательным, Окору – глубинным тотемом. Мы же считаем это единением инстинкта и артефакта: подвальная проводка таламуса и лимбической системы, вбитый намертво страх перед змеями, фрактальные узоры, что переливаются перед глазами во время галлюцинаций и в состоянии клинической смерти. Генетические алгоритмы, встроенные эволюцией; арки, появившиеся в результате случайных побочных эффектов мозговой структуры.

Они не всегда проявляются одинаково. Мириады слоев между спинным мозгом и неокортексом скрывают их, выворачивают, превращают в фобии и архетипы, чью всеобщность можно распознать, только аккуратно вычесав из них культуру и опыт. Но лежащие в основе схемы у всех одинаковы. Об этом позаботилась эволюция, здесь нет ничего сверхъестественного.

Хотя иногда так не кажется.

За последние четыре месяца 2089 года Разум Мокши тихо увеличился в три раза; на фоне пришествия Бога 21 секунды это заметили немногие. За тот же период ряды призматиков пополнились на 64 %. Производство запрещенных межвидовых интерфейсов, по самым скромным оценкам, выросло в четыре раза. Будто по всей планете наш вид развил неожиданную склонность к практикам, искажающим сознание. С этого драматического скачка начался глобальный тренд, который продолжается до сих пор, хотя и по более пологой кривой.

Никакого очевидного объяснения происходящему нет.

С дарвиновской точки зрения, в этом нет смысла. Ритуализированное утопление не повышает совокупную приспособленность; люди, соединяющие свой разум с осьминогами, занимаются сексом не больше, чем другие (скорее даже наоборот). Размножение в принципе невозможно для миллионов живых мертвецов, затерянных в Разуме Мокши.

Но это и не идущий наперекосяк механизм приспосабливаемое™, не классическая склонность к адаптационным импульсам, давно переросшим свою полезность. Заражая себя чужим разумом, прилива дофамина не испытаешь. Призматики – не любители эротической асфиксии; чтобы они ни выжимали из околосмертных переживаний, это не удовольствие. Обычно такие группы склонны к беспокойству и паранойе – словно они видят что-то ужасное в состоянии повышенной осознанности, а когда возвращаются, не могут вспомнить, что конкретно.

Я изучил гораздо больше данных, чем могу здесь описать, принимал эти тренды за мемы и вирусы, рассматривал десятки моделей распространения. Ни одна не подошла. Это не просто смена парадигмы. Скорее, следствие привычных имплантатов, разгоняющих мозг, которые люди жадно хватали, пытаясь выбить преимущество в рыночной гонке. В этом есть что-то инстинктивное: миллионы не связанных друг с другом душ по всей планете неожиданно стали одержимы жаждой вырваться из собственных черепов, как мигрирующий лосось стремится вверх по течению навстречу высшей долготе. И никакие анализы сетевых путей или эпидемиологические модели не объясняют это явление.

Можете называть его эпидемией. Чумой сознания.

А можете – коллективным бессознательным, пытающимся проснуться.

Женщина из призматиков сказала, что парень за нашими глазами – идиот: блокнот для эскиза реальности, который существует буквально секунду и затем переписывается.

А вот оставшаяся часть… Та, что таскает грузы, принимает сложные решения, балансирует уравнения, решает задачи, которые никогда не влезли бы в сознательную память. Она не может показать свою работу и подает находки в виде снов и интуиции, позволяет отделять зерна от плевел. Очевидно, что она видит опасности, которые сознательные подпрограммы не способны заметить. Возможно, она видит что-то прямо сейчас, и мы больше не можем позволить себе жить в слепоте.

Похоже, угроза действительно страшная. В XX веке нас не пробудила опасность ядерной войны, а в ХХI-м нам не хватило генно-модифицированных эпидемий. Мы поколениями самодовольно отрицали катастрофическое разрушение окружающей среды. Если подсознательные «я» сейчас стараются прорваться наружу и растянуть сознательный разум так, чтобы тот вместил сложную и жизненно важную истину, значит, опасность больше всех фильтров, которые, на нашу беду, помогали нам игнорировать все вокруг. Угроза очень жизненна, конкретна или даже хуже того.