Анастасия Галатенко - Нф-100: Адам в Аду

-- Знаю. Какой-то большой ученый доказал, что бессмертие противоречит человеческой природе.

-- Да, -- протянул Бунтарь. -- Левченко. Был такой. Но знаешь, Ро, что я думаю? Левченко, конечно, мужик был головастый, но он ведь сам-то не удосужился сдохнуть, чтобы проверить свою теорию. Так, может, нам не стоит отчаиваться?

Ро принялся безо всякой цели водить карандашом по желтой бумаге.

-- Знаешь что? -- наконец сказал он. -- Твои разглагольствования -- такая же игра, как их петиция. Они пять лет пишут прошение в правительство, и будут писать его еще много раз по столько же, если кто-нибудь не положит этому конец. Ты -- разглагольствуешь о настоящей жизни и ругаешь остальных. Их игра поспокойнее и позануднее, но в остальном я не вижу разницы.

Бунтарь задумался, потом улыбнулся.

-- Я выйду отсюда, -- сказал он упрямо.

-- Как?

-- Через дверь. Выломаю ее, или подожду, когда кто-нибудь сюда придет...

Ро схватил Бунтаря за ворот рубашки:

-- Только попробуй сделать хоть что-нибудь Жанне!

-- Да не собираюсь я никому ничего делать!

Ро отпустил его, но долго еще сверлил взглядом.

-- Я просто поговорю с ней! -- Бунтарь говорил спокойно и убедительно. -- Как я понял, эта Жанна -- единственный нормальный человек, который сюда заходит?

-- Да, -- сквозь зубы процедил Ро.

-- Как часто она заходит?

-- Как получается. Иногда каждый день, иногда раз в неделю зайдет -- и все.

-- Как она относится к этой задумке? -- Бунтарь кивнул в сторону каморки Профессора.

-- Надеется, что все получится.

-- Молодая совсем?

-- Двадцать один.

Бунтарь обдумал информацию. Кивнул. Встал.

-- Ладно. Когда придет в следующий раз, позови. Познакомимся.

Жанна пришла утром. Ро услышал металлический стук закрываемой решетки, и бросился навстречу.

-- Привет! -- он принял из ее рук тяжелую сумку и повел Жанну в свою каморку.

Он любил думать, что Жанна приходит к нему одному. Точнее, ко всем -- из жалости, а к нему одному -- из-за чего-то еще. Ро даже в мечтах не решался назвать это что-то еще любовью. Иногда ему казалось, что при виде Жанны его сердце начинало биться сильнее, но тут же он напоминал себе, что сердца у него нет. Касаясь ее руки и чувствуя ее тепло, он живо представлял себе металлические сочленения вместо суставов, и отдергивал руку. Словно боялся осквернить ее человечность своим прикосновением.

"Я робот."

Когда-то кто-то -- наверное, профессор или Жанна, а может, это застряло в нейрокристалле осколком прошлого, -- объяснил ему, что нейрокристаллизация запечатлевает не только личность, но и состояние души. Ванька умер беспокойным. Иван Михайлович -- пьяным.

Ро умер влюбленным. И теперь прошлая влюбленность эта превратилась в его настоящее, как фильм на экране остается одним кадром, если нажать на "паузу".

В каморке было чисто. Мольберт сложен и поставлен аккуратно у стены, рядом с холстами, пыль вытерта, пол вымыт, старая диванная обшивка почищена. Ро ждал прихода Жанны. К тому же в последнее время совсем не получалось писать.

Нужно же чем-то занять бестолковую вечность, так почему не уборкой?

-- Вот тебе краски, посмотри, все правильно? -- Жанна копалась в принесенном ею пакете. -- И рубашка новая. Я знаю, тебе все равно, но эта вся испачкана краской. Так, это для Вани... А это кофе.

Кофе Ро не пил, но ему нравилось угощать Жанну, а она знала об этом.

Ро варил кофе в старой кофемашине. Когда-то ей пользовались, по-видимому, сотрудники института, а потом про нее просто забыли, как и про все остальное. Ро перетащил ее к себе -- для натюрмортов. Он любил включать ее. Она работала долго и громко, и эти ожидание и шум возвращали Ро в те времена, когда он еще был жив и свободен.

Пока кофемашина работала, Ро послушно переоделся в чистое, переложил неизменную пачку сигарет в карман новой рубашки и рассказал Жанне о Бунтаре.

Новость Жанна восприняла эмоционально.

-- Как же так? -- спросила она возмущенно. -- Кто мог это сделать?

-- Этого никто не знает.

-- Бедный Стас...

-- Ну, зато наш Бунтарь получил вторую жизнь.

-- Ты прав, наверное. Одна жизнь прервалась, другая возникла... Но это все равно ужасно. Нельзя убивать одного человека ради другого.

-- Его не убили. Его просто... изъяли, -- Ро усмехнулся, вспомнив формулировку Бунтаря.

-- Все равно, -- запротестовала Жанна. -- Он жил, думал, и тоже, наверное, боялся умирать...

Вдруг она перебежала каморку -- пять шагов -- и коснулась руки Ро. Он обернулся, удивленный и польщенный, и чуть не расплескал кофе.

-- Мы должны что-то сделать, чтобы это не повторилось, -- прошептала она, будто тот, кто убил Стаса, мог подслушать их. -- Пока вы все -- здесь.

Ро задумчиво кивнул.

Они оба правы -- и она, и Бунтарь. Похоже, и впрямь пора что-то делать.

-- Я встречалась с ним, -- сказала Жанна, сидя на диване и сжимая руками горячую чашку.

-- С кем? -- не понял Ро.

-- С Кривцовым.

Ро подошел к мольберту, выдавил на палитру новые краски и пробовал цвета.

-- Я разыскала его. Он совершенно не знал про вас, и все, что я рассказала ему, было для него как гром среди ясного неба. Но он, кажется, принял ваше положение близко к сердцу...

Она отпила кофе и нахмурилась:

-- Мы встречались вчера вечером. Обменялись координатами. И, знаешь, не успела я прийти домой, как получила от него письмо.

-- И что он написал? -- ревниво спросил Ро.

-- Он много написал. Извинился, что был так сдержан при встрече. Сказал, что после увольнения совсем отвык общаться с людьми. Что сам он сейчас как носитель нейрокристалла в клетке. И он глубоко тронут вашим положением и, конечно же, сделает все, что от него зависит, чтобы помочь нам. Это поможет и ему самому. Просил о встрече, чтобы обговорить детали... Сегодня утром, совсем рано -- у меня такое ощущение, что он всю ночь не спал, а думал о нашей проблеме. Удивительный человек!

Идея найти Кривцова принадлежала Жанне. Проводя все рабочее время в институтской библиотеке, она занялась изучением его работ и пришла от них в восторг. А читая труды по историографии профессора Чистякова, она находила все больше и больше подтверждений выкладкам Кривцова. Сама же идея выявить зависимость между красотой кристалла и красотой души вызывала в ней восторженный трепет.

-- Это доказало бы все, понимаешь? -- говорила она Ро, и глаза ее горели. -- Это сказало бы многое о нас и нашей жизни, о нашей морали, разуме, о боге... Это помогло бы нам стать совершенными не в придуманной нами самими системе ценностей, а в некоей идеальной системе. Узнав, каким должен быть человек, мы сможем понять, в чем смысл нашего существования!

-- Если только, -- подхватывал Ро, -- если только наше несовершенное эстетическое чувство позволит нам отличить шедевр в нашем понимании от шедевра в том истинном смысле, о котором ты говоришь. Первые работы импрессионистов мы считаем шедеврами, а поначалу их высмеивали. И никто не знает, что скажут про них через пару веков. Какие вкусы взять за эталон? Все меняется, и эстетические предпочтения общества не в последнюю очередь.