Марзия, Габдулганиева - Нф-100: Врата Миров

***

"И всегда на вершине пирамиды спираль, вращающаяся против часовой стрелки, превращалась в мощный луч света, уходящий в небо. В середине мощный луч был белого цвета, а по бокам он сиял всеми цветами радуги. От граней пирамиды исходило неравномерное цветное излучение. Я увидел, что все четыре грани конструкции излучают совершенно непохожие энергии".

- Все, Саша! Хватит морочить головы нам разными пирамидальными теориями! - Дина встала с кресла и забрала из его рук книгу, из которой он иногда зачитывал им целыми кусками понравившиеся отрывки.

- Тебе ничто не напоминает пирамидальный луч? Или память совсем короткая стала? - парировал Саша.

- Напоминает, напоминает. Оставим это на вечер, а теперь пора высаживаться, туман рассеялся, никого на берегу нет.

- Для этого есть Олег. Олег решает, где и когда на берег сходить, - остудил Саша свою подругу. Он ее прекрасно понимал: ведь и за книгу он взялся только, чтобы утихомирить внутренний нервный зуд, который требовал немедленной высадки на берег.

- Да, высаживаемся. Но незаметно. Мужчина был с утра на берегу, а сейчас ушел в дом, ответил Олег.

- Какой дом? - хором вздрогнули Саша с Диной!

- Совсем испортились наши молодые, - дружно рассмеялся в ответ Олег.

- Да, да! Один книгу читает, другая на него только и смотрит. И не заметили, что туман рассеялся, и домик на берегу видно стало, - невозмутимо добавил Сергей.

Одеться в утепленные гидрокостюмы темно - серого цвета, цвета озерной воды, не составило много времени. И вот уже все участники экспедиции готовы к первому выходу. Пока Сергей занимался маскировкой "Тарелки", выдвигая поверх купола защитный светоотражающий экран свинцового оттенка, Дина с Сашей проверили исправность автономной аппаратуры связи, встроенной в гидрокостюмы, а Олег задал программу консервации двигателей после закрытия шлюза. И вот уже все четверо стоят перед герметичным шлюзом, готовые к выходу, люди - амфибии, только без жабр. Со стороны, особенно в профиль, их можно было бы принять за гигантских и диковинных бесчешуйчатых рыб.

Когда они поплыли в лодке, окутанные туманом, наручные часы у всех остановились, а потом стрелка вдруг пошла вспять и всем показалось, что они единственны во Вселенной; открылись перед их внутренними взорами странные картины: прошлое и будущее будто смешались в невообразимую канву восприятия действительности. Одно ими чувствовалось подспудно - плывут они туда, где ждала их какая-то чуть ли не тягостная будущность, в которую они были вовлечены какими-то высшими силами и едва ли были свободны в своих намерениях и поступках. Очень редко, но так с людьми случается! Будто с завязанными глазами заходишь в свой подъезд и чувствуешь запах из кухни в какой-то квартире. И всегда хочется надеяться, что ванильный пирог готовят в твоей.

Сени, куда прошел Сысой, а вслед за ним и Стерлигов, были без окон и скудно освещались снопом света, проникавшего из-за открытой двери. Профессор успел увидеть ряд бочонков с солениями, аккуратно поставленных с двух сторон вдоль стен, деревянный ларь в углу со следами мучной пыли на крышке, и перешагнул в светлое помещение через высокий порог, от которого ровными линиями растекались домотканые разноцветные половички: один до печи, второй до двери в следующую комнату. От печи шло тепло и пахло пирогами, домашним уютом и спокойствием.

"Не холостяцкое житье с кефиром и консервами, да салатом из магазина", - с сожалением подумал о своем быте Стерлигов.

В стене напротив печи светилось небольшое оконце. Пятистенок - прямоугольный дом, разделенный внутренней перегородкой на две неравные части, выглядел добротно и основательно. Но хозяин не остановился в помещении с печью, а прошел дальше, к следующей двери, уже без порога и, наконец, обернулся к гостю,

- Пожалуйте в светёлку.

Светёлка оправдывала свое название, с фасада и по боковой стене сверкали по два чисто вымытых окна. Широкие подоконники украшали горшки примулы и герани, проглядывающие сквозь белые строченые занавески. Икон здесь не было. Огромный телевизор, как показалось Стерлигову, замещал старинный атрибут веры. Заметив его удивление, Сысой ухмыльнулся в бороду, но ничего не сказал, а жестом пригласил гостя за стол.

Медный крутобокий самовар призывно фыркал только что вскипевшей водой и звал к чаепитию. Стерлигову очень хотелось разглядеть низ самовара - не на углях ли, но поддувало закрывала заслонка, и он не стал себя терзать ненужными вопросами.

- От электричества, - сказал Сысой, словно услышав его немой вопрос, вилка сзади, не видно.

Пал Палыч сел на высокий стул против миски с картофельными шаньгами и закрытыми пирожками, по запаху - рыбными.

- Вам простого чаю или с травами? - это уже Любава обратилась к нему.

- Налей ему настоящего! - распорядился хозяин.

- А если аллергия на травы? - возразила жена, вопросительно глядя на Стерлигова.

- Любой, как нальете, - Стерлигов мысленно удивился сочетанию современной аллергии и старинного самовара. Хотя перепады обращения с панибратского "ты", на вежливое "вы" говорили ему о том, что теперь он стал уважаемым и почитаемым человеком, он предпочел не просить для себя отдельных привилегий - заварочный чайник на макушке самовара был один.

- Тогда с мятой и чабрецом, - наливала Любава чай тоненькой струйкой, приговаривая, - это я потому говорю, с чем заварен, потому что все равно спросите потом.

Отхлебнув глоток ароматного и душистого чая, Палыч захлебнулся, нет, не жидкостью, а забытым вспоминанием детства в деревне у бабушки, когда он еще бегал босиком по траве, мокрой от росы, не боясь простуды. Утром травы на лугу не пахли, роса щипала подошвы ног холодом, приводя мальчика Павлушу в состояние блаженного восторга, после которого весь день у него держалось хорошее настроение и праздничный настрой. Поэтому он часто таскал воду с речки для полива огородных грядок именно рано утром, чтобы запомнить этот восторг. Зато днем, когда солнце жарило так, что проникало до самых костей, можно было прилечь с книжкой под раскидистой ивой на берегу, чтобы лицо обдувал слабый ветерок со стороны реки. Ветер тоже отдыхал временами, тогда в знойном покое летнего дня все пространство вокруг насыщалось терпким сладковатым ароматом трав и цветов, и от этого рука непроизвольно расслаблялась, книжка падала на землю, и наступала божественная дрёма - полуявь, полусон.

- Вкусный чай? - голос Любавы звучал настойчиво, даже назойливо.

- А? Что? - Стерлигов с сожалением отвлекся от приятных грёз.

- Вот такая у меня хозяйка, - сготовит так, что люди всё забывают - горделиво вставил Сысой, потягивая чай из чашки, я-то уже привычный. А поначалу все туман в голове мерещился, да видения всякие.