Константин Мзареулов - Нф-100: Среди чудес и чудовищ

Эшелоны этих отсеков поднимались амфитеатром, что обеспечивало всем участникам отличный обзор. Традиционной трибуны в зале не было - лишь небольшая круглая площадка, на которую проецировались голограммы ораторов.

В загончике, отведенном делегации первой эскадры, уже сидели Серов и Касенов.

- У Славика сегодня "бомба",- сообщил Павел Андреевич, кивая на входящих звездолетчиков,- но почему-то нет настроения. Надо бы его морально поддержать,

- Не слишком ли много сенсаций для одного конгресса? - поинтересовался Артур.- Лично я был уверен, что самое интересное сообщение должны сделать Броуз и его ребята. Говорят, Лев Богданович из-за этой истории летал в их зону.

- Летал,- охотно подтвердил Касенов и даже уточнил, сделав широкий жест в сторону Серова.- Причем не один, а вместе с Павликом...

- Очередная пустышка? - с нескрываемым интересом осведомился Ворон.- Или на этот раз действительно?

Серов кивнул:

- Действительно.

- Ну, наконец-то,- облегченно прошептал Ярослав.

Наука о разумных существах и путях развития цивилизаций, которую прежде называли ксенологией, а теперь - сапиентологией или разумоведением, на протяжении двух последних столетий оставалась комплексом чисто абстрактных учений, вследствие чего многие не без оснований считали это занятие блажью маявшихся на почве безделья теоретиков. Даже некоторые классики, разуверившись в былых надеждах отыскать среди звезд братьев по интеллекту, время от время публиковали работы со стыдливыми оправданиями: если, мол, иных цивилизаций и не существует, все равно труды разумоведов окажутся востребованы, ибо помогают прогнозировать дальнейшую эволюцию самого Человечества, Астанину подобные перспективы представлялись невероятно унылыми.

Но вот совсем недавно, уже после его возвращения с Каппы-четвертой Эридана, в кулуарах поползли слухи: "Американцы что-то нашли, но пока все засекречено". Хотя такие находки "чего-то, похожего на разум" случались довольно часто, причем всякий раз сообщения не подтверждались, надежда на скорый Контакт вспыхнула с новой силой. Судя по туманным намекам стариков, имело смысл надеяться на лучшее...

В загончик с воплем: "Посмотрите на сектор Ю-ноль-ноль-два!" - ворвался Вартанян. Обнаружив присутствие обоих комиссаров, он несколько смутился и добавил гораздо спокойнее:

- Как сказал бы мой дядюшка, в упомянутом секторе локализовано космическое чудо.

- Ваш дядюшка, простите, и этим занимается? - почему-то насторожился Серов.

- Чем он только не занимается...- рассеянно ответил Степа, вращая рукоятки настройки головизорной установки.- Сегодня как раз об этом собирался говорить.

- Печально,- буркнул Серов.

Из их невразумительного диалога Ярослав уяснил лишь то, что пресловутый Степин дядюшка, которого он до сих пор считал персонажем мифическим, оказался вполне реальной личностью. Причины, вызвавшей несомненную озабоченность Павла Андреевича, он не понял, а вдумываться не было времени: перед ними засветилось изображение секции "Ю" второго ряда.

Зрелище впечатляло. Наклонив корпус под углом градусов в тридцать, не то сидел, не то стоял шестиногий цилиндр примерно трехметровой длины и метрового диаметра о массивным набалдашником сложной формы на приподнятой оконечности - Космик. Рядом в непринужденной позе пристроился на диване мужчина средних лет с пышными усами, бакенбардами и бородой. Вероятно, кто-нибудь из группы связи.

- У него тоже сегодня доклад? - почему-то понизив голос, спросил Ворон.

Касенов утвердительно кивнул.

Снова послышалось плавное пение сигнала, и заседание началось.

В центре зала появилась голограмма Бергсона, почетного президента сапиентологической подкомиссии, который делал вводный доклад. Начав по традиции со времен античности и средневековья, он плавно перешел к идеям Циолковского, Дрейка, Сагана, Шкловского, Кардашева, Тартер и Троицкого, вспомнил программы ОЗМА, ЦЕТИ, СЕТИ, "Каравелла" и "Флор", к мыслителям Двадцатого века присовокупил Любенова, Умбертини, Тасаки, Ли Чань-Цзинь, Беккера и Соболева, следом за коими настал черед современников.

Красиво, но малоинформативно,- мысленно выставил оценку Ярослав. Хотя, чего еще ждать от вступительного слава?

Выступавшие после Бергсона теоретики обрушили на делегатов новейшие (а точнее - немного модифицированные старые) модели эволюции: гомеономное и гетерономное развитие, метацивилизация, постсоциальные нообионты, киборгизация, биологическое переконструирование, экспоненциальный рост основных параметров, насыщение и осцилляция экспоненциального роста, пролонгация технологической фазы, перескакивание пост-технологической фазы... Великолепные схемы имели единственный общий недостаток - никто не знал, насколько они правдоподобны, то есть - сколь стойко вынесут проверку временем и встречей с иным разумом. Нечто похожее Астанину уже приходилось слушать, причем неоднократно. Не удивительно, что и Глеба Бао-таня из Бхагосвати (планета Аврора) он поначалу слушал вполуха и пропустил преамбулу. Но потом вдруг оказалось, что докладчик говорит о вещах, которые давно волновали самого Ярослава.

Бао-тань предлагал разработать принципы некоей "космической этики", которой и будет придерживаться в своей межзвездной деятельности человечество. Он говорил о том, что люди должны относиться к природе иных планет более бережно и гуманно, чем относились когда-то к природе и животному миру Земли. Подобные идеи высказывали давным-давно Шепли и Фейзэн, но дело так и не продвинулось дальше благих намерений.

Всякий раз, когда начиналось исследование очередной обладающей биосферой планеты, Ярослав, как и многие другие звездолетчики, испытывал неприятнейшее чувство - резкую неудовлетворенность грубостью используемых методов. Безжалостно и в огромных количествах выдирались из грунта растения, отлавливались и отстреливались для коллекций и препарирования птицы, рыбы и звери, бешено вибрировали от всевозможных зондов и каротажей океаны, недра и атмосфера планеты, удостоенной чести быть посещенной человеком.

Все в общем-то соглашались, что подобное отношение к меньшим братьям, а также к неживой природе - негуманно и, следовательно, безнравственно. Многие, в том числе и Астанин, тяготились сознанием собственной безнравственности, однако выхода из заколдованного круга никто не видел. Так уж повелось исстари, с тех незапамятных веков, когда только зарождалась наука, причем иного пути вроде бы не существовало.

Не сумел предложить готового решения и профессор с Авроры. Он лишь в очередной раз призвал досточтимых коллег задуматься над тем фактом, что человечество становится феноменом глобально-космических масштабов и обязано отныне руководствоваться не одними лишь собст венными эгоистическими интересами, но - заботиться обо всем живом во Вселенной.