Фредерик Пол - Война торговцев космосом

А пока я поспешил доставить заплаканную Герти в штаб, а сам вернулся в госпиталь. Воспользовавшись тем, что врачи, медсестры и пациенты все еще ликовали по поводу успеха кампании и не торопились вернуться каждый к своим делам, я относительно незаметно, присоединяясь то к одной, то к другой группке оживленно обменивающихся впечатлениями людей, добрался до своей палаты, переоделся и быстро юркнул под одеяло. Не прошло и минуты, как я уже спал. Это был тяжелый день.

Утро следующего дня опять оказалось удивительно похожим на мой первый день в лагере. В палате появился майор, за ним поспешно следовал медперсонал. Майор объявил мне, что я выписан из госпиталя и должен немедленно явиться к месту службы.

Повезло мне лишь в том, что моя начальница была в отъезде. Она улетела в Шанхай на доклад к высшему командованию.

— Но это не освобождает вас от наказания, лейтенант Тарб, — предупредил меня майор, который, оказывается, замещал ее. — Ваше поведение — это позор даже для обыкновенного потребителя. А вы как-никак звезда рекламы. Учтите, теперь я не спущу с вас глаз.

— Слушаюсь, сэр, — рявкнул я, стараясь не показать, насколько я перетрухал.

— Если вы надеетесь на отправку домой, забудьте об этом.

Он угадал. Я действительно надеялся на это. Демобилизация уже началась.

— Не ждите демобилизации. — Он как будто читал мои мысли. — Капелланы — это кадровый состав, а он будет отозван в последнюю очередь, когда не останется ни одного солдата. А вам, Тарб, и уезжать-то некуда, разве что прямиком в тюрьму, если вы будете продолжать в том же духе.

Итак, я вернулся к себе, где меня ждала моя помощница, старший сержант Герти Мартельс.

— Тенни, — виновато промолвила она, едва я вошел.

— Лейтенант Тарб! — резко поправил я ее.

Лицо ее залилось краской. Она вытянулась передо мной.

— Слушаюсь, сэр. Я лишь хотела извиниться перед вами, лейтенант, за…

— За ваше возмутительное поведение, сержант? Вы это хотели сказать? — назидательным тоном сказал я. — Ваше поведение — это позор даже для… рядового…

Я вдруг осекся, ибо мне показалось, что громкое эхо повторяет мои слова. Или это в моей памяти остался отзвук чьих-то чужих, только что услышанных мною слов.

Я молча посмотрел на Герти и бессильно опустился на стул.

— О черт, Герти. Забудь об этом. Мы один другого стоим.

Лицо ее побледнело. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу.

— Я хотела бы объяснить, Тенни, — тихо промолвила она. — Все, что произошло на холме…

— Не надо. Дай мне лучше стакан Моки.

Подполковник Хэдли, обещавший не сводить с меня глаз, не смог, к счастью, выполнить своей угрозы по той простой причине, что должен был неусыпно следить за тем, как идет демобилизация. А она шла полным ходом.

Тяжелые транспортные самолеты, доставив оборудование и личный состав по назначению, тут же возвращались назад, груженные все новыми партиями товаров и отрядами обслуживания. Товары буквально шли нарасхват. Каждое утро у лавок выстраивались длинные очереди в ожидании их открытия, а затем аборигены быстро раскупали конфеты, все из еды, а в придачу женам и детям в подарок — жестяные брелоки «под серебро» с изображениями Томаса Джефферсона. Успех был огромный, ничего не скажешь. Лучших потребителей, чем эти, теперь уже не сыскать. Я мог бы испытывать законную гордость, если бы у меня сохранилась хоть капля ее. Впрочем, мне уже ничто не могло помочь.

Будь у меня какое-нибудь дело, было бы легче. Но комната капеллана была самым тихим и мертвым местом на территории нашего лагеря. У тех, кто уезжал, не было теперь ни жалоб, ни желания исповедоваться — они спешили домой. Части снабжения, доставлявшие сюда товары, были слишком заняты разгрузкой и продажей.

Мы с Герти Мартельс поделили часы присутствия. Утром я сидел в пустой комнате, попивая Моки и проклиная все, в том числе и себя самого. А пополудни, когда Герти сменяла меня, я тут же отправлялся в Урумчи, посидеть перед телевизором или тщетно пытался дозвониться до Митци, Хэйзлдайна или даже до Старика… Бог его знает, зачем я пару раз звонил даже подполковнику, но получил хорошенький нагоняй. Домой надо вернуться героем, думал я, пока все еще помнят об операции в пустыне Гоби, пока о ней идут передачи по ТВ. Но увы, мне не суждено сейчас вернуться. Поэтому я перестал считать, сколько Моки и прочего я выпивал в такие часы. Но сколько бы я ни пил, пустыня брала свое. Я перестал проверять свой вес, ибо встав на весы, я каждый раз пугался.

Хуже всего было в пятницу, когда можно было не ходить на дежурство.

В эту пятницу я отправился в Урумчи вместе с толпами аборигенов, спешащих на повозках или велосипедах на городскую ярмарку или распродажу. Я снял комнату в офицерской гостинице, чтобы опять бесцельно коротать время перед экраном телевизора или же в очереди перед телефонной будкой.

Но на этот раз в офицерской гостиной неожиданно меня ждала Герти Мартельс.

— Тенни, — заговорщицки сказала она, оглядываясь, — Ты ужасно выглядишь. Тебе надо отдохнуть недельку в Шанхае. Да и мне тоже.

— Я лишен права выписывать увольнительные, — мрачно сказал я. — Обращайся сама к подполковнику Хэдли, если хочешь. Тебе он, может, и разрешит, но не мне…

Я тут же умолк, ибо она сунула мне под нос две увольнительных. Обе подписаны полковником Хэдли.

— Какой толк от дружбы со старшим сержантом, если он не в состоянии подсунуть начальству парочку лишних увольнительных на подпись, как ты считаешь? Самолет отлетает через сорок пять минут, Тенни. Ты готов?

Шанхай справедливо называют жемчужиной Востока. В десять вечера мы уже сидели в плавучем ресторане. Я пил свой десятый, а может и двадцатый стакан Моки, разглядывая темноволосых миниатюрных с одинаковой короткой стрижкой официанток, и гадал, стоит ли подкатиться к одной из них, пока я еще держусь на ногах. Герти пила неразбавленный джин, и с каждым глотком держалась все прямее на стуле и с особым тщанием выговаривала каждое слово. Глаза ее помутнели. Странная девушка эта Герти Мартельс. Недурна собой, правда, длинный шрам на левой щеке несколько портил ее. Однако за все время я ни разу не подумал о ней как о женщине. Думаю, ей тоже в голову не приходило видеть во мне мужчину. Наверное, во всем виноваты военная дисциплина, да устав, сурово карающий за любые неуставные отношения между кадровым составом и резервистами. Многие, правда, рисковали и им сходило с рук. Вспомнилась вдруг Митци. Как давно это было.

— Почему так? — вдруг воскликнул я и жестом подозвал официантку.

Герти деликатно икнула и прикрыла ладошкой рот. Она с трудом перевела на меня взгляд, пытаясь сосредоточиться, что, видимо, было для нее нелегко.

— Что ты хочешь сказать, Теннисон? — медленно спросила она.