Кирилл Еськов - Америkа (с примечаниями редактора)

Расставаться с перспективной игрушкой было, однако, жаль (Дом Жихаревых, к примеру, обратился уже к вполне успешным, но так и не востребованным в свое время - при раннем Наполеоне - опытам инженера Филиппа Лебона с новой, гораздо более легкой и компактной, силовой установкой, названной позднее "двигателем внутреннего сгорания") - и конструкторы катеров вскоре нашли-таки изящное решение старой проблемы: как сделать ракету достаточно прицельной, чтоб ее можно было запускать издали, не приближаясь к смертоносным пулеметам больших кораблей. Для этого ракету надо "просто-напросто" запихнуть под воду, снабдив ее устройствами корректировки курса (вроде гидростата, измеряющего угол дифферента такого самодвижущегося объекта с помощью специального маятника, отклонение которого автоматически передается на горизонтальные рули), и превратить ее в "подводный брандер" - торпеду. Интерес к таким "подводным брандерам" подогревался еще и тем, что они сулили (хотя бы в перспективе) стать управой на тяжелые броненосцы - своеобразное "абсолютное оружие" той эпохи, неуязвимое для тогдашней артиллерии.

Более перспективными, как известно, оказались торпеды с пневмодвигателем, работающем от резервуара со сжатым до 25 атмосфер воздухом, однако поначалу с ними вполне успешно конкурировали торпеды с инерционным двигателем; в калифорнийском Нэйви их обозначали - в довольно точном соответствии с "особенностями поведения" - как "меч-рыбы" и "прилипалы". Инерционный двигатель представлял собой насаженный на вал внутри торпеды шестидесятикилограммовый маховик, которому за минуту примерно до пуска передавался от паровой машины мощный импульс, обеспечивавший разгон до десяти тысяч оборотов в минуту; постоянную скорость торпеды поддерживал специальный регулятор, увеличивавший шаг гребных винтов. Вращение маховика создавало гироскопический эффект, позволявший торпеде четко выдерживать заданный курс: на знаменитых соревнованиях между "меч-рыбами" Дома Вандервельде и жихаревскими "прилипалами" (сотня пусков по равномерно движущейся цели со стандартной дистанции) соотношение попаданий составило 37:92. К тому же "прилипалы" стоили почти вдвое дешевле "меч-рыб" и не оставляли за собой демаскирующего следа из воздушных пузырьков.

Все эти преимущества инерционных "прилипал", однако, сводились на нет их тихоходностью и малым запасом хода (даже через много лет, после всех усовершенствований - не более пятнадцати узлов на пятистах метрах). Дополнительным (и решающим для тогдашних обстоятельств) осложнением была необходимость разгонять маховик торпеды непосредственно перед запуском - и, соответственно, резко тормозить в этот момент ход торпедоносца.

- ...И тем не менее, компаньерос, уж сыграть в лейтенанта Орельяно , как вы изволили выразиться, мы точно сумеем. Ну, если не струсим, конечно...

- Приказывайте, компаньеро командующий! - выражение, застывшее на непроницаемых индейских лицах коммандос, ясно говорило, что последнюю шуточку они, мягко говоря, не оценили.

- Смотрите. Через полчаса эскадра закончит перестроение в кильватерную колонну - курсом на север, вглубь Залива. При этом замыкающий фрегат окажется почти точно на траверзе нашего Шестого причала. Мы атакуем его всеми тремя "шершнями" одновременно и строго с кормы - три катера против одной кормовой пулеметной установки. Один они успеют расстрелять точно, второй - скорее всего, но вот третий за это время доберется до них почти наверняка. Что скажете, компаньерос?

- Да, это может сработать, - кивнул за всех троих Таанта, - а выбирать особо не из чего... Командовать парадом буду я?

- Нет. Я сам.

Повисло молчание.

- Эх... Да вам-то зачем, компаньеро мичман? Обойдемся.

А и вправду - зачем?.. Но пускаться в объяснения Радченко сейчас хотелось еще меньше, чем лезть в кабину обреченного "шершня".

- Ну, - лучезарно улыбнулся он закатному солнышку, - как говорится: "Во-первых, это красиво!.."

- Против этого трудно возразить, компаньеро. Божественный Ворон Йэл - одобряет!

...В точности как и предвидел Радченко, пулеметчики с замыкающего фрегата "Резольюшен" успели расстрелять два "шершня" из трех, но третий исполнил-таки свой долг - "сыграл в лейтенанта Орельяно". Через полчаса безуспешной борьбы за плавучесть "Резольюшен" затонул - однако на дальнейший ход операции "Катапульта" это не повлияло никак. Некоторые авторитетные военные историки пишут, правда, что "самоубийственная атака Радченко открывала всё же перед техасскими и калифорнийскими вооруженными силами некоторое "окно возможностей", пусть и кратковременное"; даже если и так - воспользоваться тем "окном возможностей" все равно не сумели ни одни, ни другие.

Четырех оставшихся у Волшебника Гудвина многопушечных фрегатов вполне хватило на то, чтобы, выйдя на рейд Нового Гамбурга, снабдить "миротворцев" (они же - "трусы и предатели"...) в техасском правительстве неопровержимыми аргументами ("...Мы должны любой ценой избежать разрушения города и жертв среди населения - да, именно любой!..") в пользу перехода страны в режим "полного нейтралитета"; попросту говоря - присоединения Техаса к блокаде Юга ("...В конце концов, это чужая война, сеньоры - нашей стороны в том конфликте нет, не правда ли?.."). В обоих армейских корпусах - и временно отведенном из столицы в Сан-Антонио, и расквартированном на Луизианской границе - возмущение было велико, но дальше разговоров дело так и не пошло: оба командующих были - слишком уж немцы , люди дисциплины и приказа. Калифорнийцы же, видя такое дело, "вписываться за это техасское чмо" тоже не стали... Ну и, как теперь всем ясно, именно оттуда и стартовала ликвидация, step by step, сперва техасской, а там, со временем, и калифорнийской независимости: "принцип салями", в чистом виде.

Как это ни удивительно, но сам Радченко, находившийся на первом из потопленных пулеметным огнем "шершней", уцелел - с бесстрашными людьми такое случается сплошь и рядом; он прожил долгую честную жизнь, так что вхождение Техаса и Калифорнии в состав "Американской Империи", САСШ - сперва как "свободно ассоциированных государств", а потом уже и штатов под номерами 38 и 39 - застал наверняка. Скрупулезное изучение всех развилок и полустанков на той железнодорожной ветке, куда переведенная в Порт-Гальвесе стрелка направила пресловутый "локомотив Истории", по сию пору неплохо кормит историков (как настоящих, так и альтернативных ), а мудовые рыдания на тему "Как и когда Россия потеряла Калифорнию?" прочно прописались в списке "проклятых русских вопросов".

Тут можно по случаю вспомнить и одно мало кому памятное не только в Европе, но и в России сражение на Амуре, близ устья Сунгари, между русскими "конкистадорами" Онуфрия Степанова и маньчжуро-корейской армией - во многом предопределившее поражение России в Алабазинских войнах и, соответственно, приостановившее почти на два века русскую экспансию на Дальнем Востоке. Вот что пишет корейский участник сражения (понабравшийся, по всему чувствуется, от японцев тамошней воинской эстетики): "Их <���русских> стрелковое искусство превосходно. В предыдущих войнах китайцы терпели от них серьезные поражения и несли большие потери убитыми, и вот теперь, в единственной битве, за три-четыре часа все <���их> корабли пошли ко дну. Поистине, победа или поражение - это судьба, и дело не в мастерстве владения оружием".