Кирилл Еськов - Америkа (с примечаниями редактора)

И вот тут-то его и осенило: в нумере сильно и отчетливо пахло водкой, но не было запаха водочного перегара, то есть ни малейших следов - будто запойный ротмистр наш все эти четыре дня и не дышал вовсе. Ну, точно: смочил, небось, подушку, не скупясь... или - ему смочили?

И очень, между прочим, вовремя он зафиксировал для себя эти свои наблюдения - ибо как раз в этот миг все те запахи были напрочь стерты-перебиты новым: ротмистр дернулся, резко свесился с койки, и его вытошнило прямо на пол. Черт! - значит всё же... нет, сыграть так невозможно...

- Полтинничек к счету, - меланхолично возвел очи горе хозяин.

- Ветлугин, это вы, что ли? - голос ротмистра был севшим и хриплым, но дикция - вполне четкой. - Который час?

- Полдесятого. На всякий случай: утро, четверг, семнадцатое, - странно, Ветлугин был почти уверен, что первым вопросом того будет: "Где я?"

- О дьявол!.. Давно я здесь?

- Говорят - четвертый день.

- Ясно... Где мы, кстати?

- Кстати или не кстати - но у Московской заставы.

- У Московской заставы? - тут Расторопшин издал серию звуков, долженствующих, видимо, изображать смех. - Воистину, "пес возвращается на блевотину свою"...

- Спасибо, любезный, - ветлугинская двадцатипятирублевка перекочевала в карман хозяина, - это, похоже и вправду тот самый человек, что мне нужен. Оставь-ка нас, а дверь пускай побудет нараспашку: чтоб проветривалось.

Ротмистр тем временем предпринял попытку встать, но неудачно: что-то совсем у него разладилось с координацией... А ведь это не алкоголь, нет! - больше всего смахивает на отходняк после глубокого хлороформного наркоза...

- Господин ротмистр! - начал он казенным голосом.

- В отставке, заметьте...

- Да, я в курсе. Как у вас состояние - в смысле "здравого ума и твердой памяти"?

- Вроде бы всё при мне.

- Отлично. Тогда я имею честь сделать вам официальное предложение: отправиться с экспедицией Географического общества в Русскую Америку. Под моим началом. Не скрою: это вовсе не моя инициатива, я лишь выполняю неофициальную просьбу вашей Службы к нашему Обществу. Сегодня в час пополудни мы с вами должны быть в представительстве Русско-Американской компании, получить официальные проездные документы: таков порядок. Если вы готовы присоединиться к экспедиции - извольте за оставшееся время привести себя в должный вид. Нет - значит, нет.

И скажу честно, Павел Андреевич: при вашем отказе усердствовать в уговорах я не намерен. Меня, извольте ли видеть, убедили, будто вы нынче в отставке и вне игры; но поскольку я сам все эти дни занимался вашими розысками - у меня появились в том изрядные сомнения. Я в курсе того, что утром тринадцатого вы были то ли арестованы, то ли похищены голубенькими . В то, что вы четыре дня пропьянствовали в этих нумерах, я не верю ни на грош; подозреваю, что вас доставили сюда лишь нынче под утро - инсценировку готовили второпях и с накладками. И предупреждаю сразу: если вы поступите-таки под мое начало, вам придется дать мне соответствующие объяснения... в понятных границах - чужие государственные тайны мне ни к чему. В общем, решайте.

- Вам сейчас очень пошло бы, Григорий Алексеевич, приставить мне ко лбу этот свой револьвер. Для пущей убедительности.

- Вообще-то револьвер не мой, а ваш, - фыркнул Ветлугин, протягивая оружие хозяину.

- Мой?! С чего вы взяли?

- Во всяком случае, он лежал на полу рядом с койкой - так, будто выпал из вашей руки.

- Вот, значит, как... - пробормотал ротмистр; он повертел оружие в руках и, в очевидном затруднении, протянул его обратно. - Послушайте, Ветлугин: гляньте-ка, что у него за номер... а то у меня в глазах все плывет.

Плывет, значит... зрительная аккомодация нарушена... ну точно - хлороформ.

- Номер 43-22.

- Надо же... и впрямь мой... а в барабане, стало быть - минус два...

- И револьвер при этом явно выложили так, чтоб он никак не мог пройти мимо моего внимания... Итак, я жду ваших объяснений, Павел Андреевич. Вашу Службу и наше Общество связывают довольно сложные отношения, но слово офицера всегда было словом офицера, и до прямого вранья и подстав дело, вроде бы, прежде не доходило.

Служба могла бы честно попросить нас обеспечить прикрытие своему человеку - это нормально, "все леди делают это". Но они вместо того предпочли утверждать, будто вы - отставник без выслуги, и просто нуждаетесь в помощи. Слово не воробей, господин ротмистр - а ни на что иное я не подписывался!

Извините, но я отвечаю за экспедицию точно так же, как вы за свои операции, и иметь под началом действующего шпиона в мои нынешние планы не входит. В калифорнийском посольстве мне предстоит поклясться на Библии, что я не собираюсь вести подрывной или разведывательной деятельности против Колонии - это у них стандартная процедура. Ну, и как я буду на этом месте выглядеть - вместе с представляемым мною Императорским Географическим обществом? и, между прочим, - с представляемой мною Россией?

- Я вас понимаю, Григорий Алексеевич: ситуация складывается недопустимая. Я готов дать вам все необходимые объяснения - но чуть погодя, ладно? Сейчас же мне надо успеть на одну встречу, неотложно...

- С вашим шефом - получить новые инструкции, да?

- Нет. С мальчишкой, который может наделать глупостей. Которые крайне дорого обойдутся множеству людей. Если хотите - поедем вместе, поговорим по дороге.

- Да, думаю, так будет надежнее: а то вас, неровен час, опять кто-нибудь похитит. И "калашников" лучше пусть поживет у меня: сохраннее будет...

31

- Можно, я подытожу, Павел Андреевич? - пролетка, в которой они с ротмистром прикатили на место предполагаемой встречи на Литейном, застыла у тротуара; вид на нужный им доходный дом, невзирая на довольно густую толпу, открывался отличный. - Итак, вы и в самом деле отправлены в отставку без выслуги; виной тому - ну, самым первым звеном в той цепочке несчастливых совпадений - оказалась моя персона, чего уж там... В Америку вас направила не Служба, а лично один из ее руководителей, действовавший, как вы выразились, "не от Конторы, а от себя". Никаких конкретных заданий вы при этом получить не успели - речь шла лишь о "легализации" на будущее, не более того. Тот единственный человек, бывший в курсе вашей миссии (если ее можно назвать таковой), погиб в результате то ли несчастного случая, то ли теракта. Вы же были арестованы и содержались в секретной тюрьме Третьего отделения именно в рамках расследования того инцидента. О деталях этого расследования вы говорить отказываетесь, но заверяете словом офицера, что к вашей американской миссии все эти "Петербургские тайны" отношения не имеют; ну, слову офицера мы привыкли верить - принимается. То, что вас выпустили и водворили - в бессознательном состоянии - на тот постоялый двор, свидетельствует: голубенькие убедились в вашей непричастности к делу об убийстве и потеряли к вам интерес. Я ничего существенного не упустил?