Елена Асеева - К вечности

Будто взрыв, мгновенно протекающий процесс, оный выделил в доли бхараней энергию, тепло и привел к вибрации обоих сошедшихся потоков. Этот рывок… внезапно точно подкинул клинопись посланную, закодированную мной, и она, свершив скачок, внедрилась в кровь. А засим также мгновенно перемешалась с единичными кодами, что составлял внутри крови еще не растворившийся яд. Клинопись не переписала, как я надеялся, коды яда, она почему-то впитала их в себя. Она вогнала ту чуждую ей покодовую пропись в созданные мной лечебные структуры.

И я, узрев не то, что ожидал, запаниковал…

А запаниковав… ошибся…

Ибо вместо того, чтобы мгновенно разорвать созданные мной сетевые пути, а после, втянув мозг, еще не объятый отравой, чуждой клинописью, покинуть плоть. Я втянул в свое естество и саму клинопись и ворвавшиеся в нее чуждые коды яда.

Ошибся…

И это верно второй раз…

Самонадеянно поверив в свою уникальность, я создал неверные письменные и образные рисунки. Каковые вместо уничтожения, вобрав в себя сторонние коды, перемешали их, днесь действуя так, как когда-то произошло с моими Творцами, своей схлесткой, явивших меня.

А после ошибся, втянув переписанную, новую структуру в свое естество…

И коли когда-то та структура явила меня, днесь новое вещество, клинопись решили меня уничтожить…

И наново я сотрясся, теперь от боли. Она вдруг окутала меня со всех сторон. Она ворвалась в мои наглядно-образные символы и стала медлительно там растворятся.

— Так больно! — попытался я закричать, понимая, что ваканы подле… мечтая, что они меня поймут.

И сызнова боль сотрясла меня, потушила мое сияние, окутала меня по всему естеству, невыносимо остро надавив на глаза впадинки и щель рот.

— Как мне больно! — закричал я, подавая зов уже на своих собратьев, в надежде, что меня услышит теперь и Родитель. — Больно!.. Отец!.. Отец!.. помогите…

Тем не менее, зов не получился, або края моего рта потеряли свою мягкость, а клинопись и образы на них, дрогнув, распались на множество потоков, направив свое течение не по прописанным тропам…

Боль…

Не переносимая боль теперь переполняла мое естество. Она взламывала выстроенные в моей сияющей сути цепи, крушила заложенную информацию не только ту, что передал мне мой Отец, но и ту, что я впитал от темной материи при сотворении. Она стала выводить из строя и ту грань, что еще давеча была Владелиной.

Боль…

Она отобрала у меня не только возможность видеть, но и подавать зов.

Потому как несмотря на крики, меня никто не слышал.

— Отец! Отец! Помогите! — не раз взывал я, когда бодрствовал.

Точнее после очередного болезненного толчка приходил в себя. И тогда видел жизнь своей грани, жизнь Владелины. Я видел ожидаемую и такую короткую встречу с Отцом и братьями. Их крепких, высоких, статных Богов с темно-коричневой кожей, отливающей золотом, короткими вроде пушка курчавыми волосами, каковые были столь мне дороги, и не напугали Владелину, а поразили собственной величественностью, близостью, теплотой.

Я видел Кали… Ее каплевидное лицо с высоким лбом и вздернутым кверху маленьким носиком, где поместились сразу три глаза. Два, из каковых залегающих под выступающими надбровными дугами, не имели радужной оболочки и зрачка, черные, полностью поглотившие склеру с кружащими в них золотыми нитями, они посылали на меня потоки любви и нежности. Большие, толстые, слегка выступающие, светло-красного цвета губы Кали ласкали меня и Владелину словами, а густые, черные, вьющиеся, распущенные волосы демоницы, вроде подлаживались собственной длиной.

— Кали! Мне так больно! — говорил я демонице…

А она нежно прижимала к груди Владелину, и, покачивая ее туды-сюды… напевала свое привычное «Ом!»…

— Вмале. Вмале, мой дражайший Господь Крушец станет лучше… станет, — слышал я ее полюбовный низко-мелодичный голос.

Но легче не становилось.

В мгновение… Мгновение моего пробуждения я понимал, что это только видения прошлого и Кали подле нет. И подле более никого нет!

Ничего, ничего я не видел.

Я ослеп!

Оглох!

Лишь иноредь все еще пытался закричать.

Я погибал!

Порой, отключаясь так надолго.

И теперь вже мог токмо стенать.

Из всего, что предо мной просквозило, помню я, кажется, всего-навсе очи своего Отца с темно-коричневой радужкой занимающей почти все глазное яблоко и окаймленные по краю тонкой желтовато-белой склерой, да глаза Асила, где треугольной формы карие зрачки почасту меняя тональность, приобретали желтый цвет, единожды заполняя собой склеру.

Иногда я слышал взволнованные голоса этих Богов, ласкающих и умиротворяющих. И тогда у меня, похоже, прорезался слух:

— Милый, родной мой Крушец, потерпи… вскоре тебе помогут.

Я это уже слышал и боль не прошла, только нарастала, думал я… Я еще мог думать и потому беспокойно отзывался:

— Отец… Отец помоги… Кали! Где ты, Кали?

Я погибал… Сам рожденный от гибели, ноне я умирал…

Умирал…

Или лишь отключался…

Я пришел в себя в том самом трубчатом образовании, где когда-то Родитель вносил в мои кодовые структуры изменения, сформированном определенным рядом клеток, который выполнял роль соединительной ткани в живом мощном организме, величаемом Стлязь-Ра.

Я не просто услышал течение жизни в нем и в себе… это течение я увидел…

Вновь обретя зрение, слух, голос.

Ноне стены в образовании переливались почти синей рябью, а в полу поигрывающей зеркальной поверхностью отражалось мое сияние. В нем также отражалась стоящая позади меня обездвиженная и спящая Есислава, с раскрытыми стенками черепной коробки чрез кою светилась (прихваченная с одного края сквозными волоконцами сетей блистающих голубо-золотым светом, по коим плыла четкими рядьями клинопись) студенисто-желтоватая масса ее мозга. Опутанная, связанная долгими шнурами (на самом деле особой нервной сетью, оплетающей стены сего трубчатого образования, состоящей из нейронов разного типа, соединенных отростками и управляемая Родителем) девочка застыла, точно окаменев. Был также недвижим и я, абы меня удерживали бахтармы (тонкая верхняя плена бересты), что единились с макушкой и соответственно двумя острыми концами восьмилучевой звезды, поместившейся в стене, своего рода нервным узлом, где наблюдалось скопление нервных клеток, волокон, тканей, трахейных стволов, проводящих систем, чрез которые осуществляется подача необходимых веществ, а также общее командное управление обобщенно организмом Стлязь-Ра.

Серо-голубая звезда с широкие лучами, схожими с лепестками цветка, острые концы оных вонзались в гладь пола, свода, стен, а поверхность купно была испещрена письменными и образными рисунками, сейчас едва заметно двигающимися, малозаметно пульсировала. Живое, думающее и исполняющее роль центрального органа Стлязь-Ра, скажем так мозга обиталища Родителя, она медлительно расширялась, а погодя вспять сужалась в объеме, длине и ширине.