Михаил Никитин - Безрогий носорог

На трибуне стоял профессор Столов.

Опустив глаза, оглаживая пышную бороду, он произносил уклончивые, длинные и путаные фразы. Он говорил о том, что у него нет разногласий с предыдущим оратором и что ему нужно только дополнить выступление предыдущего оратора несколькими поправками.

— Я, — говорил профессор Столов, — не стану, конечно, спорить против того, чтобы наука была увязана с практикой. Больше того, я считаю невозможным существование науки вне связи с практикой. Поэтому я вынужден усомниться в существовании той чистой науки, о которой говорил предыдущий оратор. Науки, которая так или иначе не была бы связана с практикой, по моему, нет. Возьмем такую дисциплину, как математика. Ее, как будто, можно отнести к тому, что предыдущий оратор называет чистой наукой. В самом деле, какая связь между социалистическим строительством и математиком, который интегрирует и дифференцирует? На первый взгляд никакой связи, как будто, нет. Но это только на первый взгляд. Последуем совету Кузьмы Пруткова и посмотрим в корень. Возьмем такой факт, как постройка мостов. Мы осуществляем этот факт в порядке социалистического строительства, в то время как вышеупомянутый профессор занимается своими вычислениями весьма отвлеченного порядка. С точки зрения товарища, который говорил о чистой науке, этот математик заслуживает только презрения. Но представьте себе, что этот математик, вычисляющий годами, найдет такую формулу, которая совершенно изменит обычный порядок инженерных расчетов, предваряющих постройку мостов?

Профессор Столов эффектно смолк и обежал собрание победительным взглядом. Профессор Крот весь как-то взъерошился и слегка даже привстал. Он приготовился бросить одобрительную реплику, как вдруг плотный бумажный комок ударил его в щеку. Обернувшись в ту сторону, откуда был брошен комок, профессор увидел долговязого и необычайно худого человека. Он стоял у книжного шкафа, лицо его, отмеченное острыми скулами, показалось профессору странно знакомым.

Их взгляды встретились. Человек улыбнулся, открывая черные просветы выбитых зубов. Профессор вспомнил того репортера, который столь усердно хлопал при отправлении Кривушинской экспедиции.

Он разгладил смятую бумажку и поднес ее к глазам.

— Уважаемый профессор, — прочитал он, — мне необходимо сегодня же поговорить с вами об итогах Кривушинской экспедиции. Газета очень интересуется этим делом. Не сможете ли вы после заседания уделить мне для небольшого интервью минут пятнадцать-двадцать?

— Началось! — подумал профессор Крот. Он перевернул записку и на обратной стороне написал:

— Я сделаю на сегодняшнем собрании маленькое сообщение о предварительных итогах экспедиции. Все интересующие вас сведения…

Ему пришлось оборвать строчку, потому что профессор Столов назвал его имя.

Он поднял голову.

— … на примере профессора Крота, — говорил профессор Столов, — мы можем видеть, как наши ученые включаются в социалистическое строительство. Нам известно, что до сих пор Петр Карлович возглавлял экспедиции геологического характера. Если бы мы захотели быть точнее, нам пришлось бы сказать, что в лице Петра Карловича, когда он руководил экспедицией, мы имели не столько геолога в широком значении этого слова, сколько палеонтолога. Как только интересы социалистического строительства потребовали того, чтобы Петр Карлович взял на себя руководство экспедицией по обследованию апатитов в Кривушинском районе, — он тотчас же встал во главе экспедиции. Мне кажется поэтому, что лучшим выступлением по вопросам сегодняшнего собрания было бы выступление Петра Карловича. Я предлагаю собранию: просить Петра Карловича сделать предварительное сообщение об итогах Кривушинской экспедиции.

Профессор Столов смолк. Возникло короткое молчание. Потом кто-то крикнул: — Просим! Просим!

Нестройный гул мгновенно вытеснил тишину.

Голос профессора Крота прозвучал жестко и скрипуче.

— Считаю нужным предупредить собрание, — торопливо начал он, — мое сообщение будет весьма неполным, так как материалы нашей экспедиции еще не обработаны. Профессор Столов говорил здесь об апатитах. Мне меньше всего придется них говорить. Дело в том, что в процессе работы резко изменилось само ее направление. Я буду краток. В докладе о работах экспедиции, который я надеюсь в недалеком будущем предложить вниманию общества по изучению производительных сил Сибири, — в этом докладе будут приведены исчерпывающие сведения об организации экспедиции и о методах ее работы. Сейчас я ограничусь только кратким перечислением фактов. К месту работы наша экспедиция прибыла двадцать второго июня. Уже через три недели, то есть, в половине июля, мы произвели сорок скважин и нам стало совершенно ясно, что кривушинские апатиты не имеют промышленного значения.

Собрание шевельнулось. Легкая дрожь, казалось, потрясла зал.

— Я не буду приводить цифр, — проговорил профессор Крот с деланным, слегка напыщенным спокойствием, — сейчас я могу только сказать, что мы охватили обследованием площадь в шестьдесят гектаров. Можно было бы перенести обследование и за пределы этих шестидесяти гектаров, но это не изменило бы итогов. Вывод остался бы прежний, а именно: кривушинские апатиты не могут быть использованы в интересах местного сельского хозяйства. Разумеется, в результате дальнейшего обследования мы получили бы дополнительные материалы в виде новых цифр. Эти цифры могли бы уточнить наш вывод, но они не изменили бы его существа. С сознанием полной ответственности за свои слова, я заявляю настоящему собранию: при современном состоянии обогатительной техники кривушинские апатиты, безусловно, не могут пойти в эксплуатацию. Я говорил уже о том, что в процессе работы нашей экспедиции направление самой работы весьма резко изменилось. Пятнадцатого июля, — в тот самый день, когда мы подвели предварительные итоги нашей работы, в лагерь экспедиции явился из местного совхоза пионер, сообщивший нам, что в трех километрах от лагеря, на так называемом Красном Яру, произошел обвал, вследствие которого обнажились кости какого-то ископаемого. Пионер провел нас к обрыву. По счастливой случайности, обвал обнажил костеносный пласт, совершенно не затронув костяка. Некоторые кости заметно выдавались из стены обрыва. На следующий день мы перенесли лагерь к Красному Яру и приступили к съему пустых пород. Четырнадцатого августа мы добрались до костеносного пласта. Сохранность костей оказалась превосходной. Это очень ускорило темп их обработки. Пятого сентября мы упаковали ящик с последней костью, одетой в глиняный кожух. — Теперь я перейду к характеристике достижений нашей экспедиции.