Владимир Савченко - Избранные произведения. Том 1. Должность во вселенной. Пятое измерение. Час таланта

Поэты сочиняют произведения не только из слов. Стрижевич был поэтом-инженером, мастерством своим и идеями воспевавшим Технологию, Науку Как сделать — пообширней математики: без нее все остальные и посейчас находились бы на уровне Древнего Египта. Тюрин его хорошо дополнял. Прочие были на подхвате.

И получилось неплохо: универсальные микросхемы для вычислительной техники в многослойных пластинах кремния, напыления на них в вакууме через маски связующих контактов, увеличенные быстродействия… словом, см. авторские заявки и научные статьи. Из всего этого можно было собирать не только автоматы типа ЭВА-1, но и многое другое.

…И наверное (даже наверняка), были созданы «Эвы» и другие электронные устройства, приносят они и сейчас пользу науке и народному хозяйству; нам там хвала, премии и повышения в чинах.

Но я знаю не эти варианты, а лишь те, которые, переплетаясь и сходясь, вели к Нулю. А путь к Нулю шел через Сашкину гибель.

…И исходные настроения после провала «мигалки» здесь были иные: ну, теперь нас разгонят! Закроют лабораторию… Большого страха нет, без работы не останемся, терять нам здесь, кроме мудрого Пашиного руководства, нечего. В городе немало интересных институтов и КБ. Куда податься: в бионику, в кибернетику, в физику, в химию?.. Начали примеряться к тем проблемам, читать, Спорить — помешали себе зонтиком в мозгах. Ассоциативно вспомнились и разговоры в моей времянке, статьи об «южноамериканском эмоциотроне» — тоже ведь лихой бред, не лучше теории информации или релятивистской электродинамики. Дальше — больше: а чего мы будем прислоняться к чужим идеям, почему бы нам не создать и не возглавить новое направление в науке! Разве Альберт Эйнштейн, когда придумывал свою теорию относительности, не был таким же сопляком и житейским неудачником, как мы?

Словом, это настроение создало в нас душевную раскованность, освобожденность — необходимую предпосылку далеко идущих умствований. И начали — сначала для веселья души, а чем далее, тем серьезней.

Пал Федорыч, могутный зав, здесь уже не пытался строить из себя гения и наставника. Он выслушивал наши суждения, не смея слова вставить, а затем отходил со смятением во взоре. По-моему, он опасался, что его могут арестовать вместе с нами, — а с другой стороны, если донести, так вполне могут самого упрятать в сумасшедший дом.

Так мы дошли, как до ручки, до вывода, что недостаток опростоволосившейся «Эвы», ее хлипкость, ненадежность — на самом деле достоинство, которое позволяет преобразовать ее в персептрон-гомеостат, сиречь эмоциотрон. Ведь все кибернетические устройства такого типа, обосновывал Стрижевич, обобщенно чутки к внешним изменениям, к веяниям среды именно в силу внутренней шаткости, переменчивости. Такую «ненадежность в заданных пределах» обычно организуют искусственно, хитроумными схемами обратной связи из надежных промышленных элементов.

— А нам и организовывать ничего не придется! Все есть. Надо только еще это достоинство «мигалки» усилить.

— Это просто, — поддержал я. — Будем поливать ее горячей водой, а потом сбрасывать со шкафа.

Здесь нервы Павла Федоровича не выдержали, и он, предоставив нам свободу действий (выбора-то не было: либо тащить «Эву» на задний двор, либо попытаться что-то сделать из нее), отбыл в длительный отпуск: для поправки здоровья и написания диссертации.

И начались у нас дела… Конечно, насчет поливания водой и сбрасывания со шкафа я сказал так, для куражу; это не метод. Да и по уровню сложности «мигалке» было далеко до эмоциотрона. В ход пошли технологические импровизации Стрижа и Тюрина — те, да не те, что в смежных вариантах, ибо предназначались для иной цели. Для поимки «льва».

Варианты расходятся — варианты смыкаются. И сомкнулись все варианты с попытками довести «мигалку» до толку в одном простом решении: надо не тужиться самим с изготовлением множества разнообразных микросхем, а отдать кремниевые пластины-заготовки и все сопутствующие материалы на полупроводниковый завод, в экспериментальный цех. Там по нашему заказу исполнят всю черную работу, подготовительные операции, а мы затем сделаем с ними то, что чужим рукам доверить нельзя.

…И вот здесь на сцену выходит Алка Смирнова, дипломированный историк и лядащая лаборантка; и ампулы с тетрабромидом бора — сизо-коричневым мелкокристаллическим порошком, применяемым для вакуумной термообработки кремния, для образования в пластинах многослойных структур.

Утром отправлять материалы и документацию на завод, уже заказали машину, а вечером накануне, после конца работы, когда все разошлись, Стрижевич и Тюрин, проверяя напоследок, обнаружили, что Алла, дева высокого полета мыслей, наклеила на ампулы с бромидом бора совсем не те, от других реактивов этикетки! Когда они представили, какая от этого может произойти на заводе путаница, думаю, что даже у Кадмича волосы вокруг лысины встали венчиком. «Иди пиши новые этикетки, у тебя почерк красивый», — распорядился Сашка, сам вывалил всю сотню ампул в раковину, под струю с теплой водой — смывать Алкину работу. Тюрин ушел в другую комнату, сюда, к нам, — и это спасло ему жизнь.

Что произошло со Стрижом, можно восстановить только предположительно. Наверное, когда он соскабливал размякшие этикетки, какая-то ампула выскользнула из пальцев, цокнулась о край раковины, разбилась… и здесь — после десятка лет применения этого порошка в полупроводниковых технологиях — обнаружилось, что при соединении с водой он образует детонирующую смесь. От взрыва в комнате повылетали стекла. Начался пожар. Кадмич вбежал с огнетушителем — и в одном варианте утихомирил пламя, в другом — нет. В том, где он не совладал с пожаром, от «мигалки» остался обгорелый каркас.

Потом и мы, и специальные эксперты проверяли этот эффект соединения бромида бора с водой: действительно, получаются внушительные взрывы. Было разослано специальное инструктивное письмо, которое все работающие с порошком должны были прочесть и в том расписаться. А тогда… неповрежденными у Сашки остались только одни ботинки.

…В фатальных происшествиях часто можно заметить отблеск какого-то вселенского, космического идиотизма. Почему именно в этом, во взрыве ампул, должны сомкнуться многие — и совершенно же разные, даже связанные не с нашим институтом, а с тем «п/я п…» — н. в. линии Стрижевича, человека и исследователя? Почему «мигалка» разбарахленная и «мигалка» после пожара — машины опять-таки различного содержания, назначения и даже уровня — оставили после себя одинаково выглядящие каркасы (так и скелеты людей куда более схожи, чем сами люди)?

Ведь есть и вариант (благодаря которому Сашка все-таки «мерцает» в Нуле), когда они с Тюриным успели захватить еще не ушедшую домой Смирнову, ткнули носом в ошибку и заставили ее смывать этикетки. Так что вы думаете? Она все аккуратно смыла, ни одна ампула не разбилась.