Владимир Савченко - Избранные произведения. Том 1. Должность во вселенной. Пятое измерение. Час таланта

Что же выхватывал автомат ГиМ при максимальном сближении, когда побоку и галактики на всех стадиях своего закручивания-раскручивания, и звезды, и планеты в их цельной сложной жизни, а есть только чутошное, с булавочный укол, под наш масштаб «здесь-сейчас»?

… Материк, контурами похожий на спящую кошку , — зафиксированный вблизи перекрестия телеобъектива по повышенной активности (размытость в режиме «кадр-десятилетие», изменение цветов, тепловые излучения) свищ. Стремительное, как падение, приближение (полевая наводка пространственных линз) к бугристому плато , которое попутно меняет окраску от серебристо-голубого до серо-зеленого, — настройка на перспективу: поверхность и желтое небо над ней скошены градусов на сорок, горизонт затуманен, длинные закатные (восходные?) тени от холмов — но сориентироваться можно.

И блуждают, кружат между холмов и друг возле друга размытые фиолетовые смерчи — внизу пошире, вверху поуже в форме гиперболоидов вращения. Одни вырастают, другие оседают, растекаются, затем снова набирают размеры, уносятся вдаль между холмов … Что это: существа? Атмосферное явление? Сами ли они размыты — или недотянул в резкости автомат? Какие масштабы, каково сближение по времени?.. Ничего нельзя определить в длившемся считанные секунды видении.

В персептрон ввели целевое уточнение, что туманно-пылевые смерчи «не то», что искать их не надо.

…Планета с сильным тепловым излучением и мутнеющей атмосферой: блуждают по накрененной серой равнине огни — большей частью локальные, подобные кострам, но местами извиваются между ними огненные змеи. Огни вспыхивают и тускнеют в общем сложном ритме — и так же согласно меняют цвет от сине-зеленого до оранжевого. Кто знает, истинные ли это цвета да и вообще огни ли это — может, смещенные в видеоспектр источники тепла? Невозможно определить размеры их, темп движений — потому что ничто на равнине не годилось в эталоны. Огоньки приближались к ветвистым серым предметам, охватывали их, ярко разгорались — так, что освещали черный извилистый след за собой — неслись дальше. В перспективе все складывалось в плоское роение огненных мошек.

— Строго говоря, — сказал Любарский, когда смотрели и осмысливали эту пленку, — горение такой же окислительный процесс, как и пищеварение. И там, и там важны калории.

— А мышление тоже окислительный процесс?! — раздраженно повернулся к нему Корнев.

— М-м… не знаю, — астрофизик был ошарашен, что его мнение приняли с таким сердцем, — не думаю…

— Конечно, Александр Иванович, — подал голос Миша Панкратов. — Творческое горение. Синим светом, ярким пламенем. Об этом все газеты пишут.

— А, да поди ты, трепач! — с досадой пробормотал главный.

Персептрону откорректировали, что и это — «не то».

…и была удача: После четвертой звездной пульсации, которая сформировала на планете землеподобные условия, прояснилась на на несколько тысячелетий атмосфера над живописно менявшим краски, богатым растительностью и водоемами материком. Сближение, наводка пространственных линз, замедление во времени — и камера запечатлела какое-то существо. Среди зарослей чего-то. Резкость была недостаточна, чтобы разглядеть его формы: что-то продолговатое у серое, параллельное почве, сужающееся спереди и сзади, слегка изгибающееся при поворотах и остановках в своем движении; и еще раздвигало оно боками расплывчатые сизые заросли… Тем не менее это было свое, понятное, родное живое существо. Живое во всех чувствуемых с дразнящей очевидностью признаках, кои невозможно выразить ни ясными словами, ни тем более командами для автомата. И галактики имели вид живого в определенных режимах наблюдения, двигались, меняли формы; и планеты, звезды, материки, горные хребты, моря… но у них это было просто так. А у расплывчатого не то кабанчика, не то крокодила не просто так: существо явно куда-то стремилось, что-то искало, чего-то или кого-то остерегалось, останавливаясь и поводя по сторонам передней частью; оно двигалось по своим делам, обнаруживало невыразимое при всей своей интуитивной понятности целесообразное поведение. Здесь между наблюдателями и наблюдаемым возникал какой-то эмоциональный резонанс.

Персептрону намекнули клавишами дисплея, что это «то». Улов стал попадаться чаще:

— Центральное скопление галактик в шторме, звезда с единственной планетой, а на ней коровы. Может, и не коровы, четкость сильно играла, но из всего живого эти существа, с продолговатым, раздутым посередине корпусом на четырех подставках со склоненными мордами, более всего ассоциировались с ними. Морды были склонены к краю бурного темного потока — похоже, шел водопой (впрочем, может, и не «водо»). И по другому берегу потока змеились, не пересекаясь, узкие желтые полосы — «коровьи тропы». Это, хоть и сильно дополненное воображением, тоже было свое, родное: есть существа, коим надо к чему-то (к ручью) склониться, чтобы «попить», и затем двигаться с целью дальше, «пастись».

— Окраина скопления галактик в иной Метапульсации, ядро «Андромеды-187 », Желтая звезда, четвертая планета с повышенной против Земли сухостью, гористая твердь с редкими вкраплениями озер…

…И ползет по широкому ущелью нечто извивающееся, долгое, овальное в сечении, ребристое (или гофрированное?) — полосы играют в такт изгибам . Сдвиг в тепловой спектр — светится долгое, светится, зараза: впереди по движению и сверху ярче, к хвосту и вниз слабее. Выходит, теплее среды — существо! За ним среди пятен-валунов остается гладкий след-желоб. Вот приблизилось к овальной, под свой размер, дыре в стене ущелья, втянулось туда целиком.

Может быть, не змея это, не гигантский червь — транспорт?!

…А около другого свища на той же планете: огромное, уносящее ствол и ветви за кадр дерево впилось в почву судорожно скрюченными корнями. И продолговатые юркие комочки возле. Их что-то испугало — спрятались меж корней . По движениям ясно было, что от страха прятались.

— Как просто все, как глупо… — задумчиво прокомментировал Толюня эти кадры, когда зажгли свет. — Даже пошло.

— О чем ты? — спросил Корнев.

— О жизни нашей. И об ассимиляции-диссимиляции как ее основе. Знаете, почему мы различаем, где целесообразные действия, где кто питается, куда стремится и чего боится? — Анатолий Андреевич рассеянно оглядел всех. — Потому что живые существа нашего уровня не есть цельности. Они… то есть и мы сами — просто наиболее заметные… подвижностью, наверное? — части круговорота веществ и энергий в процессах Большой Жизни. Той самой, что видим в режимах «кадр-год» или еще медленней: материков и планет в целом. И звезд-событий, и галактик. Там тоже что-то от среды, от общего потока времени, что-то у каждого образа свое — но активность есть, а целесообразности нет.