Бернар Вербер - Третье человечество

Он нахмурился:

– А ваша мать, Франсуаза Каммерер, что с ней? Где она сейчас?

– Она умерла. Рак легких. Она была очень нервной, ее постоянно что-то тревожило. Две пачки сигарет в день – такое даром не проходит. Кроме того, она была склонна к депрессиям. Между нами говоря, я понимаю, почему вы не захотели остаться с ней. Даже для меня это иногда было довольно трудно… Я была ее единственной близкой родственницей. Мама умерла от сигарет, и я, чтобы быть последовательной, решила ее кремировать. Пеплом ты был, в пепел обратишься.

С этими словами Аврора достала пачку сигарет и закурила, не дожидаясь разрешения.

Томас Пеллегрен удивленно поднял бровь, но перебить не решился.

– Ладно, шучу. Просто у меня не было денег на мраморное надгробие и прочую чепуху. Это ведь стоит целое состояние. Небольшая урна практичнее и дешевле. А вот и она!

Аврора порылась в чемоданчике и вытащила металлическую коробку. Томас Пеллегрен взял ее так, словно внутри была священная реликвия. На коробке было написано «Шоколадные трюфели, содержание какао не менее 75 %».

– Я пошутила, – сказала Аврора, забрала у отца коробку, открыла крышку, взяла конфету и предложила ему: —Не хотите? Очень вкусно.

– Нет, нет, благодарю. Расскажите мне еще о вашей матери. Итак, вы ее кремировали. Что же было дальше?

– Над тем, что осталось от моей семьи, я произнесла поминальную речь. И знаете, что это был за текст?

– Вероятно, слова из Евангелия?

– Я прочитала гороскоп на день ее смерти. Три рубрики: здоровье, личная жизнь, карьера. Еще одна насмешка судьбы! Она была Раком с асцендентом в Раке. В гороскопе говорилось, что этот день в честь ее знака должен быть отмечен белым камнем.

– У вас есть фотографии матери?

Аврора вытащила небольшой альбом. Томас Пеллегрен стал рассматривать снимки.

– Нижняя часть лица, подбородок и нос у меня, как у нее, а верхняя – как у вас. Взгляните на мои глаза и широкий лоб. Высокий и прямой.

Томас смущенно, но внимательно посмотрел на нее.

– Мне кажется, что вы для полной уверенности захотите провести тест на ДНК. Я права?

– Вы сказали, что у нее были и дальние родственники?

– По тому, как эти люди на меня смотрели, я поняла, что они тоже считают меня «досадным недоразумением». Они употребили выражение «ошибка молодости».

Томас Пеллегрен фыркнул.

– Ага! У все-таки меня получилось вас рассмешить! – Вдохновленная этим успехом, Аврора продолжала: – Месье Пеллегрен, вы забыли задать мне один вопрос.

– Да? И какой же?

– «Мадемуазель, как вас зовут?»

Он хотел было повторить за дочерью эту фразу, но она его опередила:

– Аврора. Завтра я отправляюсь в Турцию на поиски амазонок, которые называют себя женщинами-пчелами. Я хотела бы и дальше смешить вас, но на самом деле прийти к вам меня подвиг разговор с одним из коллег по университету. Он нашел своего отца – вы не поверите – вмерзшим в лед. И я вдруг подумала, что должна встретиться со своим отцом, пока он тоже не остыл.

– Аврора…

Она взглянула на часы:

– Ну, довольно. Это все замечательно, но мне еще нужно успеть на самолет.

Тейя.

Столкновение было столь сильным, что сбило ось моего вращения с 0 до 15 градусов. Это незначительное изменение привело к появлению времен года.

С тех пор у меня стало четыре лика.

Из-за гравитации, порождаемой моей массой, обломки Тейи, смешавшись с фрагментами поверхности, образовали пояс астероидов, состоявший из множества камней, вращавшихся вокруг экватора.

На несколько миллионов лет, последовавших за этой катастрофой, моя внешность совершенно преобразилась. Меня можно было бы спутать с Сатурном, ведь на моей орбите тоже вращалось кольцо из замерзших каменных глыб, напоминавшее собой большой обод.

Затем времена года сменяли друг друга, зависшие надо мной обломки спрессовались и образовали собой сферический объект, ставший моим спутником. Позже люди нарекли эту груду орбитальных обломков Луной.

Какое никчемное светило.

Нагромождение отходов, достаточно скученное и плотное, чтобы образовать шар, но недостаточно массивное, чтобы вырваться из поля моего тяготения или хотя бы начать вращаться вокруг собственной оси.

Подумать только – для многих людей это объект поэтического вдохновения. То же самое, что поклоняться усеянной шрамами куче обломков земной коры.

Луна. Она даже не является небесным телом, излучающим свой собственный свет, и лишь слабо отражает сияние солнца.

Луна. Отвердевшее напоминание о моей самой большой боли, но также и о пробуждении сознания.

Я не астероид, не груда камней и не банальный шар из безжизненной скальной породы.

Масса, размеры, орбита, горячее сердце и железное ядро превращают меня в уникальное существо.

– Вам известно, кто я? Я президент Французской Республики! И это благодаря мне над этой страной восходит и заходит солнце! Поэтому позвольте заявить, что со мной эти игры не пройдут. Вы просто ничтожество. До свидания. – Президент Станислас Друэн злобным жестом бросил трубку. Затем поднял ее вновь: – Бенедикт? Больше ни с кем меня не соединяйте, мне до смерти надоели эти бездари. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Он раздраженно открыл ящичек стола и достал свои принадлежности: перламутровую шкатулку с кокаином и серебряную трубочку. Президент насыпал три параллельные дорожки. Вдыхая пагубное зелье, он подумал, что все его предшественники поступали так же. У них были кокаин, чтобы чувствовать себя сильным, и любовницы, чтобы расслабляться. Если же ситуация усложнялась, то они прибегали к поддержке астрологов или колдунов, прячущихся за кулисами и принимавших за них решения.

Откинувшись в кресле, Станислас Друэн сказал себе, что все его предшественники – как правого, так и левого толка – избирались, руководствуясь одной и той же программой: «меньше привилегий, больше равенства, меньше безработицы, больше безопасности». И, подобно ему, все они проводили одну и ту же политику, ведущую к «большей безработице, меньшей безопасности, меньшему равенству и большему количеству привилегий».

Еще он подумал, что те немногие французские президенты, которые желали провести реформы, автоматом катастрофически теряли популярность, в то время как те, кто лишь наслаждался властью, не создавая ничего, кроме монументов во славу себя самих, ее приобретали.

Он помнил слова де Голля о том, что «французы – телята», и не забывал, что с тех пор, согласно опросам общественного мнения, французы считают генерала лучшим президентом.

Он втянул носом еще одну дорожку и подумал, нюхал ли де Голль кокаин. Насколько ему было известно, генерал был единственным, кто не устраивал оргий.