Фредрик Браун - Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!

Терять ему было нечего, и он бросился в ту сторону. Добежав до угла, остановился и снова прислушался; вроде бы уловил звук шагов и побежал на него. Спустя полквартала он увидел впереди фигуру, но слишком далеко, чтобы узнать человека, хотя, благодарение богу, такую же высокую и худую. Возможно, это был музыкант. Неподалеку сквозь туман Дули смог разглядеть огни и услышал шум движения. Похоже, это тот поворот, который он пропустил, пытаясь следовать указаниям клерка из отеля в поисках центральной, деловой части города; или, по крайней мере, это где-то рядом, поскольку городок невелик.

Дули сократил расстояние до четверти квартала, открыл рот, чтобы окликнуть идущего впереди, но почувствовал, что задыхается от бега, и перешел на шаг. Невозможно было потерять человека теперь, когда тот находился так близко. Восстановив дыхание, Дули начал медленно сокращать дистанцию.

Он был уже на расстоянии всего нескольких шагов от него — хвала Господу, это действительно был музыкант — и пошел быстрее, чтобы догнать и заговорить, когда тот сошел на обочину и начал переходить улицу. В тот же момент за его спиной из-за угла на полной скорости вывернул автомобиль, водитель которого, по всей видимости, был пьян. На мгновение машина вильнула в сторону, но тут же снова выровняла свой бег и понеслась прямо на ни о чем не подозревающего музыканта. Дули, в жизни не совершивший сознательно ни одного героического поступка, выбежал на середину улицы и с силой толкнул музыканта в спину, с пути приближающейся автомашины. По инерции он и сам пролетел вперед, свалился на музыканта и, хватая ртом воздух, распростерся, закрывая его собой; автомобиль пронесся мимо, но так близко, что порыв воздуха всколыхнул и надул одежду. Подняв голову, он увидел, как в тумане исчезли красные глаза задних огней машины.

Чувствуя, как сердце барабаном стучит в ушах, он откатился в сторону, дождался, когда музыкант поднимется, и медленно встал сам.

— Она была так близко?

Дули кивнул, с трудом проглотив в горле комок.

— На волосок от гибели.

Музыкант вытащил из-под пиджака инструмент и осмотрел его.

— Цел.

Только тут Дули осознал, что у него-то в руках ничего нет, и резко обернулся в поисках футляра с кларнетом. И увидел его. Наверно, футляр выпал, когда Дули вскинул руки, чтобы оттолкнуть музыканта. Надо полагать, по нему проехались и переднее, и заднее колеса, поскольку он был полностью расплющен. И футляр, и сам кларнет разбились, превратившись в груду бесполезного хлама. Дули провел по футляру пальцами, поднял его и бросил в сточную канаву.

Музыкант подошел и остановился рядом.

— Какая жалость. Потерять инструмент — все равно что потерять друга.

В этот момент в голову Дули пришла одна идея. Не отвечая, он напустил на себя скорбный вид, в реальности мало соответствующий его ощущениям. Потеря кларнета, конечно, ударит по бумажнику, но невосполнимой ее не назовешь. У него хватит денег, чтобы купить подержанный, не слишком выдающийся инструмент, с которым можно будет начать выступать. А потом придется просто работать чуть больше, а тратить чуть меньше, пока он не сможет приобрести по-настоящему хороший инструмент вроде того, которого только что лишился. Тот стоил ему три сотни — не марок, долларов. Так или иначе, он будет иметь кларнет. В данный момент, однако, его гораздо больше волновало, как бы заполучить инструмент немецкого музыканта или другой в том же духе. Три сотни долларов, не марок, — гроши по сравнению с тем, что он отдал бы за него. И если этот человек прочувствует, что обязан ему жизнью, и предложит…

— Это моя вина, — сказал музыкант. — Надо было смотреть по сторонам! Хотелось бы мне иметь возможность купить для вас новый… это ведь был кларнет?

— Да, — ответил Дули тоном человека, находящегося на грани отчаяния, а отнюдь не на пороге величайшего открытия в своей жизни. — Ну, что упало, то пропало. Может, нам пойти выпить, помянуть, так сказать?..

— Пошли ко мне, — сказал музыкант. — У меня есть вино. Нам никто не помешает, и я смогу сыграть пару мелодий, которые не исполняю на публике. Вы ведь тоже музыкант. — Он засмеялся, — «Eine Kleine Nachtmusic», а? Маленькую ночную серенаду, но не Моцарта, мою собственную.

Дули сумел скрыть радость и кивнул с почти безразличным видом.

— О’кей, Отто Никто. Меня зовут Дули Хенкс.

Музыкант рассмеялся.

— Зови меня Отто, Дули. Я обхожусь без фамилии, поэтому называю вместо нее «Никто» всем, кто пристает ко мне с этим вопросом. Пошли, Дули. Тут недалеко.

Это и вправду оказалось недалеко, всего на расстоянии квартала. Музыкант свернул к старому, потемневшему от времени дому. Открыл ключом дверь, достал маленький карманный фонарик и, освещая им дорогу, повел Дули вверх по широкой, не застланной ковром лестнице. По пути он объяснил, что дом нежилой и подлежит сносу, поэтому электричество отключено. Однако хозяин дал ему ключ и позволил жить тут, пока дом еще стоит; здесь имелась кое-какая мебель, и, худо-бедно, но он устроился. Ему нравится, что дом полностью в его распоряжении; это позволяет играть и ночью, не мешая никому спать.

Он открыл дверь в комнату и вошел. Дули подождал в дверном проеме, пока музыкант зажжет стоящую на кухонном столе масляную лампу, а затем вошел следом. Кроме стола, здесь имелись лишь стул с прямой спинкой, кресло-качалка и постель.

— Садись, Дули, — сказал музыкант. — На кровати удобнее, чем на стуле. А я люблю играть, сидя в кресле-качалке. — Он достал из верхнего ящика стола два стакана и бутылку. — Похоже, я ошибся. Мне казалось, тут осталось вино, а это бренди. Однако оно и лучше, верно?

— Лучше, да.

Дули сел на постель. Он с трудом сдерживал желание попросить позволения прямо сейчас самому опробовать старинный гобой, но чувствовал, что разумнее дождаться, пока подействует бренди.

Музыкант вручил ему большой стакан бренди, налил себе, взял инструмент в другую руку, опустился в кресло-качалку и поднял стакан.

— За музыку, Дули.

— За Nachtmusic, — ответил Дули и сделал большой глоток. Внутри словно вспыхнул огонь, но бренди оказался хорошим. Он не в силах был больше ждать. — Отто, ты не будешь возражать, если я взгляну на твой инструмент? Это ведь старинный гобой, верно?

— Да. Не многие узнали бы его, даже музыканты. Однако прости, Дули. Я не могу позволить тебе взять его в руки. Как и сыграть на нем, чего ты, наверно, тоже хочешь. Прости, но не могу, друг мой.

Дули кивнул, изо всех сил стараясь не выдать своего огорчения. Ночь только начинается, сказал он себе; еще пара столь внушительных стаканов бренди, и Отто, возможно, смягчится. Тем временем нужно попытаться разузнать все, что можно.

— Этот… твой инструмент, он настоящий? В смысле, средневековый, не современная копия?