Константин Соловьёв - ГНИЛЬ

— Не в этом дело. Если ты уедешь в гостиницу, те, кто об этом узнают, задумаются. Жена с ребенком так просто не уезжает из дома. Обслуга, те же соседи… Они зададутся вопросом. А от вопроса до подозрения один шаг. Нет, Кло, ты останешься здесь. Более того, завтра ты не выйдешь на службу.

— Что?

— Для нашей же безопасности, дорогая. Позвонишь и скажешься больной. Если что, я подтвержу это по войс-аппарату. Да, я не хочу чтобы ты выходила за порог этого дома до тех пор, пока я не уйду. Считай это моей мерой безопасности.

— Это невозможно, — возразила она почти спокойно.

— Но тебе придется пойти на это. Я не хочу чтобы у тебя появилось дополнительное искушение… Мне придется за тобой приглядывать, просто чтоб ты не наделала глупостей, за которые расплачиваться надо будет всем нам. Отнесись к этому с пониманием. Или, если хочешь, я оставлю дома Бесс. Позвоню в ее школу и скажу, что она заболела…

— Нет! — воскликнула Кло, — Лучше останусь я.

— Хорошо. Я был уверен, что мы сможем понять друг друга.

— Пять дней. И убирайся отсюда, Гнилец.

— Пять дней, Кло, — сказал он устало. Злость растворилась, остыла, оставила после себя усталость и кислый привкус лжи на языке, — Потом я уйду.

— И никогда не вернешься. Обещаешь?

— Да, дорогая. Обещаю.

Оказалось, Кло можно было верить. Сперва Маан опасался, что она, как и все импульсивные женщины, может сорваться и сделать какую-нибудь глупость. Отчасти именно поэтому он запретил ей появляться на службе. Пусть она была трезва и прагматична, есть вещи, которые оцениваются не логикой, а чувствами, чувства женщины же предугадать никогда нельзя.

Когда из школы пришла Бесс, Кло старалась вести себя как обычно и Маан должен был заметить, что это удается ей достаточно неплохо. Она была скованной и напряженной, но он ожидал куда худшего. Бесс ничего не заметила. Или же сделала вид, что не заметила — в ее возрасте дети уже не так непосредственны.

Единственным заметным следствием стало то, что Кло по возможности старалась не оставаться в одной комнате с Мааном. Если он сидел в гостиной, она готовила на кухне, даже если в этом не было нужды. Если он ел, читала в спальне. Спал — смотрела теле в гостиной. Они с Кло стали двумя взаимо-отталкивающимися частицами, которые не могут находится в ограниченном пространстве. Стоило ему войти в комнату, в которой она находилась, Кло вздрагивала и застывала ледяной статуей, делая вид, что не замечает его присутствия. Но Маана это вполне устраивало. Его больше беспокоило то, как она сдержит свое слово.

Сперва он хотел сломать войс-аппарат. Разбить пластиковый корпус или отрезать шнур. Но, подумав, отказался от этой мысли. Конечно, это гарантировало, что Кло не позвонит в Контроль даже если сорвется, но с другой — если аппарат на его линии будет молчать, это может показаться кому-то странным. Тому же Геалаху, вздумавшему позвонить старому другу. Геалах из тех людей, которые привыкли добиваться своего, не дозвонившись, он заедет сам. Скрепя сердце, Маан оставил аппарат нетронутым. Но все-таки старался держать его в поле зрения и беспокоился, когда в комнате надолго оставалась Кло.

Если раньше дом казался ему не очень надежным, но убежищем, теперь же это ощущение начало слабеть. Под взглядом Кло он ощущал себя пришлым, чудовищем, без спросу залезшим в чужой дом и свившим здесь логово. Незваным гостем, завладевшим тем, что ему не принадлежало. Этот дом больше не был его убежищем, лишь ловушкой, чьи зубастые челюсти все никак не захлопнутся. «Ты на второй стадии, — говорил он сам себе безмолвно, — Ничего удивительного. Тебя теперь будет тянуть прочь из дома, и с каждым днем все сильнее. Зов новой крови. Это твой новый инстинкт, научись его чувствовать».

Сложнее всего было скрывать свое новое тело от Бесс. Маан знал, насколько прозорливы дети и как легко и естественно они замечают то, на что взрослому не пришло бы в голову обратить внимание. Если раньше его тело менялось неспешно, почти не проявляя себя, с началом второй стадии с этим стало куда хуже. Маан начал сутулиться, как старик, разбитый артритом, и ничего не мог с этим поделать. Хоть его вес и не увеличился, центр тяжести определенно сместился выше, отчего удерживать тело в вертикальном положении стало очень утомительно. Отвлекшись на мгновение или задумавшись, Маан обнаруживал, что снова скорчился в три погибели. В такие моменты походка его делалась тяжелой, ему приходилось, самому того не замечая, широко расставлять ноги и грузно ступать, не распрямляя их полностью в коленях. Маан понимал, увидь его Бесс, все закончится быстрее, чем он успеет что-то предпринять. Кло — взрослая женщина, к тому же расчетливая и умная, заключенный между ними договор был ей отвратителен, но она умела смотреть в будущее и понимала, что сейчас лучше терпеть и ждать, пока это чудовище, разыгрывающее перед дочерью ее отца, не уберется восвояси, в свое гнилое болото. Бесс этого не поймет. Она не станет терпеть. Ее не испугают угрозы деклассирования, ведь она даже не знает толком, что это такое.

Он начал боятся ее. Это было нелепо — страх перед четырнадцатилетней девочкой, но Маан ничего не мог с собой поделать, всякий раз, когда рядом оказывалась Бесс, он каменел от напряжения, заставляя свое непослушное тело быть недвижимым.

С Кло тоже было нелегко.

Иногда Ману казалось, что никакой Кло здесь и вовсе нет, а есть лишь ее неловкое подобие, биоробот, неуклюже пытающийся имитировать человеческое поведение, но не понимающий заложенных в его корне основ и оттого фальшивый во всех своих действиях.

Лишь однажды Маан видел, как Кло вышла из себя, как на ее лице, пустом и мертвом как поверхность обожженного дерева, появилось подобие чувства. Это случилось вечером, когда Маан по своему обыкновению скорчился на диване, уставившись невидящими глазами в мельтешащие пятна на экране теле. Тоже глупая привычка — как будто Бесс не замечает, что в такие минуты ее отец обмирает, утрачивая связь с окружающим миром, становится мертвым комом обернутой халатом плоти. Но Бесс не замечала. Возможно, она считала, что он еще болен. Если так, думал он с острой, режущей губы, мысленной усмешкой, ей лучше не знать, насколько именно он болен… Слишком поздно Маан заметил, что Бесс оказалась рядом и тянет к нему губы, должно быть чтоб поцеловать на ночь, как когда-то. Он уже забыл про этот маленький ритуал. Или она забыла первой. Неважно. Увидев вблизи ее губы, простые детские губы, розовые, с крошечными морщинками, принадлежащие человеку, должно быть теплые, как у всякого человека, Маан растерялся, обмер от неожиданности. Он слишком долго не прикасался к чужому телу, сосредоточившись на трансформации, которую претерпевало его собственное, он забыл, как это — прикасаться к другому человеку. Он был другим биологическим видом, теряющим сходство с человеком.