Константин Соловьёв - ГНИЛЬ

Еще сложнее было ориентироваться. То, что раньше было ровными линиями на бумаге, теперь предстало перед ними бесформенными нагромождениями, имеющими мало общего с инженерной схемой. Там, где когда-то располагались небольшие служебные коридорчики, ведущие ко внутренним помещениям, теперь находилось грубое подобие тоннеля — камень местами обрушился, открыв, точно застарелые язвы, пятна сгнившей проводки, стенные панели рассыпались в мелкую труху, ступени стали грудами булыжника. Маан представлял себе примерное месторасположение группы и надеялся, что в своих расчетах не сильно ошибается. Стоит неправильно проложить маршрут — и они могут добрых несколько часов плутать в каменном лабиринте, оставаясь от Гнильцов так же далеко, как находясь за стенами здания. Ошибки быть не должно. Впрочем, Кулаки, кажется, сами неплохо ориентировались тут, они двигались вперед, не задерживаясь чтобы уточнить направление.

Внезапно Маан расслышал приглушенные быстрые хлопки, искаженные неверным эхом и несущиеся откуда-то издалека. Как будто кто-то бил в ладоши — сильно и вместе с тем негромко. Но Маан узнал в них выстрелы.

— Периметр! — рявкнул он в микрофон, забыв о тишине.

Ответил Месчината.

— Все в норме. Уже обезврежен.

— Что случилось?

— Пытался прорваться через четвертый выход. «Двойка». Мы заметили его, подпустили поближе и открыли огонь. Уже мертв.

— Один?

— Так точно. Других рядом не чувствую.

— Хорошо. Продолжать наблюдение. Мвези, убедись, что твои ребята смогут быстро придти на помощь Месчината. Гнильцы могут попробовать пройти тем же путем. По крайней мере, я надеюсь, что они достаточно глупы для этого.

— Есть! — одновременно ответили Мвези и Месчината.

Унтер, остановившийся, когда началась стрельба, довольно кивнул:

— Одним меньше.

— Ничего хорошего, — сказал Маан, — Но теперь вы, по крайней мере, понимаете, почему мы оставили стольких людей снаружи.

— Но они ведь убили его!

— Разумеется, убили. Только учтите, что Гнильцы просто так не бегут из «гнезда», тем более по одному. Если кто-то пытался отсюда вырваться, это значит только одно — они уже знают о том, что мы здесь.

Унтер выругался.

— Нас почуяли?

— Да, кого-то из инспекторов. Кто-то из здешних выродков обладает отличным нюхом…

— Это не поможет ему, когда мы встретимся.

— Да, конечно. Всем группам, продолжать движение. Быть предельно осторожными — Гнильцы знают, что мы тут. Огонь открывать без колебаний, о малейшей подозрительной детали докладывать. Все!

Кулаки вновь двинулись вперед, но Маан заметил, что уже не так быстро — они то и дело бросали в его сторону быстрые взгляды, точно он сам был датчиком опасности, с которым можно свериться. Впрочем, так оно на самом деле и было. Даже уповающие на свое мастерство Кулаки не хотели подвергнуться внезапному нападению. И Маану оставалось лишь надеяться, что собственное чутье его не подведет в нужный момент.

Несколько раз ему казалось, что он что-то чувствует. Ощущение это было зыбким, летучим, как едва ощутимый сквозняк, Маан старался сконцентрироваться, но тщетно — ощущение быстро пропадало. Возможно, на самой периферии его чутья сейчас действительно есть Гнилец. Отгороженный многими метрами камня и бетона, он терпеливо ждет, затаившись в непроглядной темноте.

Или же — Маан старался не замечать этого варианта — он сам теряет чутье…

Вот! От неожиданности он дернулся, точно в судороге, едва не оступился.

Оно.

Тот самый запах, который ни с чем не спутаешь. Ощущение навалилось на него, из-за неожиданности став еще острее, ярче. Присутствие чего-то чужого рядом. Сам воздух вдруг стал плотным, густым, вязким. На коже выступил пот, каждая капля которого жалила как кислота.

Гнилец.

Нечто совершенно чуждое, рядом с чем невозможно дышать.

Воплощение скверны.

Сама смерть.

И Маан в ту крошечную частичку времени, что меньше самой крохотной доли секунды, в ту частичку времени, которая потребовалась его разуму чтоб осознать то, что он почувствовал, ощутил прилив радости, почти эйфории. Он больше не чувствовал ноющую печень. Пропала теребящая боль в колене. Он снова был орудием Контроля, беспощадным, точным, прекрасным в своем совершенстве. Он снова был главным псом в своре — и инстинкт, внедренный в его тело, инстинкт нечеловеческий, но дремлющий в нем, скомандовал — вперед!

— Здесь! — хрипло крикнул Маан, указывая на пролом в стене, один из многих в темном коридоре.

Его поняли сразу. Кулаки мгновенно оказались рядом, будто соткавшись из темноты, выставили вперед куцые стволы своих автоматов, страшных в ближнем бою. Они действовали молча, без команды, но слаженно, как единый организм, разделенный на несколько независимых отростков.

Маан хотел сообщить в эфир о контакте и предупредить остальные группы, но не успел — лишь почувствовал, что присутствие Гнильца стало ощущаться сильнее, а значит, он стал ближе. Чутье безошибочно подсказывало ему, что это «тройка». Молодая, едва оформившаяся. А потом он увидел самого Гнильца.

Гнилец появился из пролома внезапно, Маан не сразу понял, почему луч его фонаря упирается во что-то пористое, желтоватое, кажущееся в неверном электрическом освещении влажным пятном мха. Потом он увидел появляющиеся из темноты отростки, тонкие, узловатые, неуклюже цепляющиеся за края пролома. Они двигались как-то механически, неуклюже, точно их обладатель еще плохо научился владеть собственным телом.

Когда фонари Кулаков скрестились в одном месте, Гнилец стал виден целиком. Он сохранил значительное сходство с человеком. Пожалуй, его можно было бы даже принять за человека на некотором удалении или в более зыбком свете. Он был необычайно худ, но это худоба казалась не болезненной, а какой-то другой, пугающей, уродливой. Гнилец был так худ, что казалось странным, как он может удерживать вертикально свое тело, не ломаясь пополам. В том месте, где когда-то была талия, его, казалось, можно было обхватить двумя ладонями. Грудь тоже стала уже, стала похожей на вытянутый бочонок, и по тому, как топорщились складки желтой рыхлой кожи на ней, было видно, что ребра Гнильца претерпели много трансформаций, каждая из которых делала их менее похожими на человеческие. Но отвратительнее всего были руки. Они были длинными, невероятно длинными, вытянутыми, и тоже очень тощими. Словно весь запас энергии, полученной из переваренных человеческих тканей, ушел в этот бесполезный рост, превратив конечности в неуклюжие закостеневшие щупальца. Голова, как ни странно, мало изменилась, лишь выпали волосы, а кожа стала такой же отталкивающе рыхлой и желтоватой, как на всем теле.

Гнилец пытался пропихнуть в отверстие свое неловкое тело, и не сразу заметил света фонарей. Может, он был частично слеп, но в этом Маан не был уверен — в глазах выродка, прозрачных и ясных, как у человека, он увидел страх. Настоящий, почти человеческий. Гнилец слабо вскрикнул и попытался отскочить от пролома. Крик был тонкий, какой-то птичий, беспомощный. Конечно, далеко уйти он не успел.