Дэвид Вебер - Честь королевы

– Я не уверен, что здесь подходит слово «оскорбление», Джаред. И даже если ты прав, мы их оскорбили не меньше, чем они нас.

Джаред удивленно уставился на него, и Бенджамин вздохнул про себя. Его двоюродный брат был способным менеджером производства, но в правильности своих взглядов он был убежден абсолютно. Поэтому для него было совершенно не важно, что кто-то может счесть его поведение или взгляды оскорбительными. Если им не нравится, как он с ними обращался, пусть убираются с его планеты. Если они настаивают на том, чтобы осквернять его мир своим присутствием, то он будет обращаться с ними так, как того хочет Бог, а если их это обижает, это их проблема.

– Прошу прощения, Протектор, – вмешался звучный голос. – Мне кажется, то, понимают ли они, что оскорбляют нас, сейчас менее важно, чем два других поднятых вами вопроса. – Преподобный Джулиус Хэнкс, духовный глава Церкви Освобожденного Человечества, редко выступал на заседаниях Совета, но сейчас он сурово смотрел на Прествика. – Вы правда думаете, что они уйдут и бросят нас на милость Масады, канцлер?

– Не знаю, преподобный, – честно сказал Прествик. – Если бы адмирал Курвуазье был жив, то я бы сказал, что нет, а сейчас… – Он пожал плечами. – Теперь их военное присутствие полностью контролирует эта самая Харрингтон, а это значит, что их дипломатическая позиция отражает ее взгляды. Я сомневаюсь, что посол Лэнгтри поддержит решение отвести эскадру, но я не знаю, сможет ли он ее остановить. И… – он слегка поколебался, оглядываясь на Клинкскейлса и Джареда Мэйхью, – должен сказать, что то, как с капитаном Харрингтон и другими женщинами из мантикорских экипажей обошлись на Грейсоне, скорее подтолкнет ее к уходу.

– Ну разумеется! – фыркнул Клинкскейлс. – Чего еще ждать, если берешь женщин в армию? Откуда у них взяться устойчивости и самоконтролю? Ее тут, видите ли, обидели! Ха, теперь хоть понятно, почему она нам угрожает. Это же просто месть, черт побери!

Прествик сжал губы, сдерживая рвущийся наружу ответ, а Протектор снова вздохнул. Этот вздох, вообще-то, был больше похож на стон. Говард Клинкскейлс служил еще его деду, и не только как министр безопасности. Он также лично командовал подразделением безопасности протектората, телохранителями, которые охраняли Бенджамина и его семью на протяжении всей их жизни.

А еще он был настоящим живым ископаемым. Клинкскейлс был ему как еще один неофициальный дядюшка – скуповатый, раздражительный, часто доводящий до белого каления, но все же дядюшка, – и Бенджамин знал, что со своими женами он обращается очень ласково. Но, хотя Бенджамин и был привязан к старику, он понимал, что Клинкскейлс мягок с ними потому, что это его жены. Он знал их как личности, а не как общую идею «жены» или «женщины», но ему бы и в голову не пришло обращаться с ними как с равными. Сама идея женщины – любой женщины, – настаивающей на равенстве с мужчиной – любым мужчиной, – была для него не просто странной. Она была ему абсолютно чужда, и капитан Хонор Харрингтон как воплощение этой идеи представляла собой угрозу всему его образу жизни.

– Ладно, Говард, – сказал наконец Бенджамин, – допустим, ты прав и она готова увести корабли ради мести, просто потому, что она женщина. Как нам всем ни неприятно подчиняться ее ультиматуму, разве ее нестабильность не требует от нас сохранять спокойствие и тщательно обдумать ситуацию?

Клинкскейлс взглянул на него с раздражением. Хоть и консерватор, дураком старик не был и прекрасно понял, что Протектор пытается использовать против него его собственный аргумент. Такими штучками этот юный умник занимался уже давно, с тех самых пор, как вернулся из своего пижонского университета. Министр покраснел, но сжал зубы и не дал себя подтащить к очевидному выводу.

– Так, – сказал советник Томпкинс. – Допустим, эта женщина запросто может нас бросить. Есть ли у нас шансы справиться с Истинными без нее?

– Конечно, есть! – воскликнул Джаред Мэйхью. – Мои рабочие вооружаются, а верфи переоборудуют грузовые корабли в ракетоносцы! Нам не нужны иностранцы, чтобы защититься от швали с Масады, достаточно Бога и наших собственных сил!

Никто больше не отозвался, и даже Клинкскейлс неловко отвернулся. Ненависть и презрение Джареда к Масаде всегда были очень явно выражены, но никакая риторика не могла прикрыть незащищенности Грейсона. Но хотя все они знали, что резкие утверждения Джареда – чепуха, ни у кого не хватало воли или мужества заявить об этом вслух, и Бенджамин Мэйхью оглядел зал Совета с растущим отчаянием.

Филипс и Адамс с самого начала возражали против договора с Мантикорой, как и Джаред и Клинкскейлс, хотя после отбытия Харрингтон Филипс, похоже, начал подпадать под влияние Курвуазье. Большая часть Совета осторожно соглашалась с Прествиком и Томпкинсом в том, что союз важен для выживания Грейсона. Но это было тогда, когда атака Масады казалась просто возможной. Теперь она стала реальностью, и уничтожение их флота наполнило многих советников ужасом. То, что презираемые ими отсталые масадцы каким-то образом заполучили современные военные технологии, только увеличило панику, а паника заставляла людей думать эмоциями, а не разумом.

Несмотря на отчаянность их положения, Прествик знал, что если сейчас опросить Совет, то большинство, несомненно, отвергнет требования капитана Харрингтон. Протектор почувствовал, как эта уверенность наполняет его унынием, но тут неожиданный голос выступил в поддержку здравого смысла.

– Простите меня, брат Джаред, – мягко сказал преподобный Хэнкс. – Вы знаете мою точку зрения на предлагаемый союз. На примере Масады церковь научилась не вмешиваться со своей волей в политические решения, но я, как и многие верующие, сомневался в мудрости столь близкого союза с государством, чьи основные верования так сильно отличаются от наших. Но это было тогда, когда наши силы и силы Масады были почти равны.

Джаред взглянул на преподобного так, словно его предали, но Хэнкс тихо продолжил:

– Я не сомневаюсь, что вы и ваши рабочие будете сражаться храбро, и все вы с радостью умрете за свой народ и свою веру, но вы все-таки умрете. А с вами умрут наши жены и дети. Масада всегда говорила о своей готовности уничтожить все живое на Грейсоне, если только так можно очистить планету от нашего отступничества. Мы вынуждены поверить, что они действительно имеют в виду именно это. А если так, брат Джаред, то выбора у нас только три: любым способом добиться поддержки иностранки и ее эскадры, сдать Масаде все, что мы любим и чтим, или умереть.

После того как духовный вождь Грейсона свел стоящую перед ними проблему к такому выбору, в комнате воцарилось молчание. Многие советники после слов Хэнкса выглядели более потрясенными, чем тогда, когда узнали об уничтожении флота, и Бенджамин Мэйхью с волнением почувствовал, что он находится у Рубикона.