Себастьян Фолкс - Возможная жизнь

Мадонна полку не покидала, но остальные игрушки обратились в актеров, играющих в длинных драмах на тему природных катастроф. Нянчиться с ними, укладывать спать или женить друг на друге – об этом и речи идти не могло; у американской куклы с желтыми волосами, к примеру, не было времени разгуливать по подиуму, демонстрируя наряды, – она организовывала переброску по воздуху младенцев из затопленных яслей. Имелись на полках и пластмассовые солдатики, которых Елена строила в боевые порядки, чтобы дать отважным индейским воинам равные шансы с советской артиллерией, – впрочем, смерти и взрывы быстро надоели, и Елена занялась обустройством солдат в гражданской жизни.

Тут сочиняемые ею истории приобрели характер более личный. О пожарах и снежных лавинах она с удовольствием рассказывала родителям за ужином, однако делиться своими подозрениями по поводу странной близости между начальником пожарной команды и его заместителем Елене не хотелось.

– У нее нет ни одной подруги, – как-то сказала Фульвия мужу. – Это неестественно.

– Но она же счастлива, правда?

– Да, но жить целыми днями в выдуманном ею.

– Учителя говорили мне, что в школе она успевает, – сказал Роберто. – Она много читает у себя в домике. Наблюдает за животными. Кучу всего знает о планетах. И умеет ориентироваться по солнцу.

Фульвию это не убедило.

– Может, она слишком много учится. У нее свет в спальне всю ночь горит. И она такая худенькая.

Роберто засмеялся:

– Знаешь, если тебе неспокойно, своди ее к врачу.

Фульвия, улыбаясь, покачала головой:

– Просто ты души в ней не чаешь, вот и все. Что ни сделает, тебе все по душе.

– Она такая, какая есть. Нам ее не изменить.

Из-за дефицита финансов приемная местного врача давно уже оказывала только самую неотложную помощь, однако Фульвии в конце концов удалось добиться, чтобы врач осмотрел дочь. День был жаркий и душный; они просидели почти два часа в пыльной приемной, когда репродуктор сказал наконец: «Дюранти».

Врач оказался бородатым мужчиной в рубашке с короткими рукавами. Выглядел он усталым: пятна пота под мышками, тяжелые мешки под глазами. Он велел Елене раздеться до белья, посгибал туда-сюда ее руки и ноги. Заставил согнуться и достать пальцами до кончиков ступней. Посветил фонариком в глаза.

– Менструации уже начались?

– Пока нет.

Елену вывели из кабинета, поместили в какую-то громыхающую трубу. Потом медицинская сестра отвела ее обратно к врачу, прихватив пачку расплывчатых фотоснимков. Идя в одной майке и трусах по каменному коридору, Елена ощущала унижение. Врач, велев ей сидеть не двигаясь, смерил давление. Затем протер спиртом внутренний сгиб локтя и воткнул в вену иголку; когда он наклонился к ней, Елена уловила исходивший от его одежды запах табака. Врач сунул пробирку с кровью в конверт, положил его в канцелярский лоток, уселся за письменный стол, просмотрел снимки.

– Худенькая у вас малышка, верно?

– Ну, ест-то она за двоих, – сказала Фульвия. – Уверяю вас, ей.

– Я понимаю. В ее карте значится, что в вашей семье отмечались сердечные заболевания.

– Да, – подтвердила Фульвия. – Моя мать умерла в сорок девять лет, и ее мать тоже.

Врач положил снимки на стол.

– Ну, как бы там ни было, сердце у Елены в полном порядке, – сказал он. – Физически она совершенно здорова.

– У нее нет подруг.

Врач улыбнулся, в первый раз.

– Несколько лет назад мы могли бы направить ее к соответствующему консультанту.

– А теперь? – спросила Фульвия.

– Для людей вроде нас с вами, для обычных людей, таких специалистов больше не существует. Поезжайте с дочерью домой, синьора, и ни о чем не тревожьтесь. Она – забавная мартышка, и я на вашем месте просто наслаждался бы, когда удается, ее обществом.

Потом в автобусе по пути домой Елена спросила:

– Мам, почему он назвал меня мартышкой?

– Это просто слово такое, ласковое. Ничего обидного.

Елена понимала – мама разочарована, что врач не выписал ей никакого лекарства. Фульвия сидела, прислонившись головой к стеклу, лицо у нее было усталое, старое. «А что, если и мама умрет в сорок девять лет? – подумала Елена. – И я тоже?»

– Хочешь, скажу, почему я не мартышка?

– Ну, если без этого никак не обойтись, – согласилась Фульвия.

– Потому что мартышка не знает, что она мартышка. А человек знает – он человек. Это и отличает нас от всех животных, какие есть на земле.

– Как скажешь, Елениссима, – вздохнула ее мать. – Что ты хочешь на ужин?

В первую очередь Елену заинтересовал не разум, а внешность мартышки. Она изучила себя в зеркале и вынуждена была признать, что выглядит, если воспользоваться словом из прочитанной книги, обезьяноподобной. Пушок на руках, большие глаза, плоская грудь. Ни золотистой кожи Чинции, ни длинных стройных ног Лауры. Ну и ладно, решила она. Стало быть, программа моей жизни такова: извлечь как можно больше из того, что у меня есть.

Дома она читала только электронные книги, однако в школьной библиотеке были и печатные, которые ей разрешали брать с собой; Елена отвозила их в лесную хижину, уложив в новую седельную сумку. Обширность ее познаний отчасти пугала учителей, они позволяли ей посещать некоторые занятия старших классов – там Елена, сидя в заднем ряду, кое-что записывала мелким аккуратным почерком. Но прежде чем приступить к чтению на старом автомобильном сиденье, которое она приволокла в свое прибежище, следовало уделить время спорту.

Елена разбила Италию на регионы и по очереди представляла каждый из них в придуманных ею многодневных гонках по стране. Привод у ее велосипеда был примитивный, а некоторые участки трассы – болотистыми, поэтому иногда ей приходилось спешиваться и бежать, толкая велосипед перед собой. Тосканцы, как она обнаружила, вечно попадают в аварии. Ее родная область Венето, как правило, добивалась неплохих успехов, хотя побить Кампанью всегда было трудно, особенно когда за них выступал стремительный Эмилио Риццо. Елена очень старалась не обзаводиться любимчиками и только удивлялась, почему некоторым гонщикам удавалось показывать время, которое другим и не снилось.

Когда почти уж темнело, она запирала хижину на висячий замок, запрыгивала на велосипед и, вылетев из леса, спускалась ухабистой тропкой с холма и возвращалась по шоссе к родительской ферме, где горел свет, предвещая ужин, и овчарка по кличке Педро с нетерпением ждала, когда Елена ее покормит.

Как-то дождливым вечером она особенно спешила к дому, потому что ожидала возвращения Роберто, уезжавшего по делам в Триест. Елена покормила пса, помогла Фульвии приготовить соус для макарон и уселась дожидаться отца. Электромобили бесшумны, так что Елена поняла, что он вернулся, только когда распахнулась дверь и на пороге показался не только отец – с полей его шляпы стекали капли дождя, – но и еще одна персона: мальчик в драном плаще и с еще более кудрявой головой, чем у Роберто. В тусклом свете, лившемся из кухни, трудно было разобрать, смуглокожий он или просто грязный.