Себастьян Фолкс - Возможная жизнь

Бруно, пристрастившегося в школе к чтению книг по истории, перевели в первый поток. Его расстраивало явное непонимание Еленой того, сколь извращенным стало общество, в котором они жили. Он рассказывал ей, как финансовые корпорации привели развитой мир к почти полному банкротству; Елена слушала и соглашалась, но не видела, чем она-то тут может помочь. У нее всего одна жизнь. Да и любое человеческое существо, какое только знала история, рождалось в мире, по-своему странном, покореженном тем или иным катаклизмом. В конце концов, говорила она Бруно, планета Земля существует лишь благодаря галактическому взрыву, произошедшему в начале времен. «Уж больно ты начитанная», – в отчаянии отвечал он.

И вот в один летний вечер, когда Елена и Бруно сидели у своего дуба, на ее экранчике появилось сообщение: «Немедленно возвращайтесь домой. У нас беда». Они прискакали к соседской ферме, побежали к дому и увидели, как санитары «скорой помощи» выносят из него отца Елены, накрыв ему лицо одеялом. У Роберто случился удар – не то чтобы серьезный, еще несколько лет назад все обошлось бы; однако единственная местная «скорая» уехала по другому вызову, а когда наконец добралась сюда, было уже поздно.

Елена присела на кухне. «Мой отец умер. Отец, всего несколько минут назад бывший живым. Теперь, – думала она, – начинается оставшееся время».

Она вышла в каменистое поле, опустилась на колени, прижалась к ним лицом. Сгребла в горсть землю, подняла руку, и земля тонкими струйками посыпалась между пальцами на склоненную голову. Жизнь сорвала Елену с привычного места и перенесла в совершенно незнакомое. Она выпрямилась, вгляделась в холмы – так, словно оттуда могла прийти к ней какая-то помощь, но пришло лишь ощущение, что теперь придется долго приноравливаться к этому новому миру.

А Бруно охватила ярость. Этот подонок, бог удачи, уже не раз пытавшийся изгадить ему жизнь, забрал его защитника. И Бруно убежал из дома, чтобы остаться наедине со своим гневом.

Следующие дни оказались заполнены таким количеством дел, что времени горевать у Елены не оставалось. Прошло больше недели, прежде чем ей и Бруно удалось выбраться из сгустившейся атмосферы дома. Сидя под дубом, покуда пони щипали траву, Елена снова ощутила жесткое безразличие земли. Однако на этот раз утешение в нем отсутствовало.

Из глаз ее впервые полились слезы, не каплями, а сплошным потоком, она рыдала, а Бруно прижимал ее к себе.

– Он был таким, добрым, – выдавила Елена.

– Он был богом, – сказал Бруно.

Они сидели, обнявшись, и Бруно сделал для Елены то, что не удалось бы никому другому. Обшарив закрома своих познаний, он соорудил из физики, истории и беспочвенных мечтаний лоскутную гипотетическую вселенную, в которой Роберто продолжал жить, обдумывая такую встречу с дочерью, какая заставит обоих посмеяться над болью их недолгой разлуки. И в этой версии существования, пусть даже посмеиваясь над ее невероятностью, Елена могла по-прежнему удерживать отца рядом с собой.

Роберто погребли у деревенской церкви, отслужив по нему христианскую панихиду. Бруно знал ее слова и заключенные в них надежды; Елену же удивило, что священник просто объявляет о своей вере в жизнь вечную, не подводя под это никаких оснований. В церковь они пришли только для того, чтобы сделать приятное Фульвии, – не зная, как жить дальше, она обратилась к религии.

После похорон пришлось еще утешать и угощать скорбящих на кухне их дома. Елена разносила тарелки с кусками пирога и сластями, Бруно разливал дешевое шипучее вино. Обоим хотелось остаться в одиночестве, оба приуныли, когда веронские кузины Роберто, расположившись как у себя дома, принялись потчевать Фульвию воспоминаниями о его детстве.

Несколько недель спустя Фульвия сказала за ужином, что должна сообщить нечто важное, и что-то в ее тоне заставило Елену бросить быстрый взгляд на Бруно.

– Дети, – сказала Фульвия, – я выяснила в банке, сколько у нас осталось денег. Сбережений Роберто хватит, чтобы оплатить год учебы Елены в университете. Эти деньги лежат на отдельном счету. Если не считать их, у нас остались сущие крохи. Мы больше не можем позволить себе жить здесь. Я попросила банк продать дом и ферму. Думаю поселиться в городе. Я нашла там работу уборщицы, начиная со следующего месяца. Елена, для тебя у меня кушетка найдется, но быть матерью тебе, Бруно, я после окончания этой четверти больше не смогу.

– Но, мама, – Елена вскочила, всплеснула руками, – Бруно так хорошо учится. Его даже в первый поток перевели. Ты же знаешь, как много он читает.

– Знаю, конечно, – быстро согласилась Фульвия. – Он настоящий кладезь знаний. Мне очень жаль, Елениссима. Бруно, милый.

Она накрыла ладонью его запястье.

– Я. я понимаю, – сказал Бруно. Из-за нахлынувших чувств к нему вернулся прежний акцент.

При виде того, как он борется с собственными мыслями, Елену охватили нежность и страх.

– Что же ты будешь делать? – спросила она.

– Постараюсь найти работу, – ответил Бруно. – Как все.

Во времена менее суровые он, наверное, смог бы закончить школу, но теперь у государства средств на такое не было.

Они в последний раз отправились к дубу на вершине холма. Мантую в тот день видно не было, ее укрыла тяжелая туча.

– Куда ты отправишься? – спросила Елена.

Посмотреть в глаза Бруно она не могла, он наклонил голову, чтобы защитить лицо от моросящего дождя.

– Скорее всего в Триест, – ответил Бруно. – Может, получу работу на судостроительном заводе.

– Оставайся в Мантуе, – предложила Елена. – Там для тебя наверняка найдется какое-нибудь дело.

– Какое? Мусор убирать?

– Ну, хоть рядом с нами будешь.

– Нет.

Елена притронулась к его руке.

– Ты ведь был с нами счастлив?

Бруно тяжело вздохнул.

– Эта жизнь была лучше той, какую я вел прежде, однако я никогда не верил, что она надолго. Я учился, читал, но ничего от этого не ждал. Читал, потому что мне было интересно. И учился жить в своем воображении.

Елена замерла от холодности, звучавшей в его голосе.

– А я? Вернее, я и ты. Ведь мы же, друзья?

На миг Елену охватил ужас от мысли, что это – лишь плод ее воображения. Она не сводила глаз с лица Бруно.

Он не смягчился, не улыбнулся.

– В прежние времена я дружбы ни с кем не водил и потому не знаю, как она выглядит, Елена. Что нас с тобой соединяло? Дружба?

– Нет, что-то большее.

– Откуда ты знаешь?

Елена покраснела.

– Другие девочки в школе называют себя подругами, но они только сплетничают, хихикают и, Нет, живется им весело, не отрицаю. Но видно же, что настоящей близости между ними нет. Они не чувствуют того, что чувствуем мы, – что мы практически один человек.