Филип Фармер - Одиссея Грина

— Возможно, вы занятой человек, мистер Табак, но все-таки не настолько, чтобы уйти, не рассказав, что происходит. Нас взяли в плен. Нам не позволяют общаться ни с капитаном, ни с доктором Кальтропом. Есть все основания подозревать, что вокруг них затеяли какую-то нечистую возню. Когда же мы справляемся о них, нам спокойно отвечают: «Что суждено, того не избежать». Очень успокаивающе, что и говорить! Я требую, мистер-Табак, ответов на наши вопросы. И не думайте, что мы побоимся ваших телохранителей за дверью. Мы хотим, чтобы вы ответили нам, причем сию же минуту! Мы имеем право знать.

— Возьмите еще сигарету и поостыньте, — с важным видом ответил Том Табак. — Конечно, вы обеспокоены и недовольны, но о правах не говорите. Вы не граждане Ди-Си, и положение ваше очень шаткое. Но я все же отвечу на ваши вопросы. Ради этого я и пришел сюда. Первое — вас освободят. Второе — вам будет дан месяц на то, чтобы вы могли прижиться в Ди-Си. Третье — если к концу месяца вы не оправдаете наших надежд и не станете хорошими гражданами, то будете убиты. Да-да, не изгнаны, а убиты. Если бы мы выпроводили вас через границу в какую-то другую страну, этим мы увеличили бы население враждебного государства. Мы этого делать не намерены.

— Ну что ж, теперь нам понятно наше положение, — задумчиво протянул Черчилль. — Хотя и не до конца. Мы сможем попасть на «Терру»? Ведь в этом корабле результаты десяти лёт уникальных исследований.

— Нет, не сможете. Но ваше личное имущество вам возвратят.

— Спасибо. Только вот знаете ли вы, что кроме нескольких мелочей у нас нет ничего личного? Откуда мы возьмем деньги, пока будем подыскивать работу? Возможно даже, мы ни к чему не пригодимся в вашем довольно примитивном обществе.

— Мне больше нечего сказать, — ответил Том Табак. — Скажите спасибо за то, что вас пока оставили в живых. Многие не хотели даровать даже этого.

Он приложил ко рту два пальца и свистнул. Появился слуга со шкатулкой в руках.

— Сейчас я должен сейчас идти, господа. Дела, дела… Но для того, чтобы у вас не было причин нарушать по незнанию законы нашей благословенной Родины, и для уменьшения искушения украсть, этот человек расскажет вам о наших законах и даст взаймы денег, которых хватит на покупку еды в течение недели. Деньги вернете, когда у вас появится работа, если только она появится. Да благословит вас Колумбия!

Через час все восемь беспомощно стояли на улице. Настроение было далеко не приподнятым.

Черчилль обвел товарищей взглядом и, хотя вполне разделял их чувства, сказал:

— Ради бога, встряхнитесь! Что это с вами? Ведь мы бывали и не в таких переделках. Помните, на Вольфе-69111? Плот… и ничего больше, а вокруг — юрское болото. Мы же не хныкали, а, парни? А помните похожих на баллоны тварей, что обступили нас, и то, как мы уронили в воду оружие и вынуждены были голыми руками расчищать себе путь к кораблю? Тогда нам было похуже, не так ли? Но никто не пищал! Что произошло? Разве мы сейчас другие, чем тогда?

— Боюсь, что другие, — пробормотал Стейнберг. — Пожалуй, мужества мы не растеряли, просто ожидали от Земли совсем другого. Когда мы высаживались на неизвестную планету, то были готовы к любым неожиданностям, даже искали их. А здесь нас провели, как котят. У нас даже не осталось оружия, и, попади мы сейчас в передрягу, нам нечем расчистить себе путь к кораблю. Мы лишились опоры.

— Поэтому вы собираетесь ждать сложа руки в надежде на то, что все вдруг станет хорошо? — спросил Черчилль. — Ждите! Вы, мужчины, сливки человечества, отобранные от десятков тысяч кандидатов благодаря высокому интеллекту, образованию, изобретательности, физической силе. А теперь вы оказались среди людей, у которых знаний не больше, чем у вас в мизинце! Вы, должны были бы быть богами, а вы, выходит, мышата!

— Хватит, — оборвал Лин. — Мы просто еще не пришли в себя и не знаем, что делать! Именно неопределенность нас пугает…

— Я лично не собираюсь ждать тут, пока какая-нибудь добрая душа возьмет меня за руку, — решил Черчилль. — Я буду действовать, причем сразу же!

— И что же ты собираешься делать? — заинтересовался Ястржембский.

— Поброжу по Вашингтону, погляжу, что и как. Кто хочет, пусть идет со мной. Если хотите идти своей дорогой — пожалуйста. Я могу быть предводителем, но поводырем не буду.

— Ты так и не понял кое-чего, — сказал Ястржембский, — шестеро из нас даже не с этого материка. Каждого тянет в родные места. Меня — в Сибирь, Аль-Масини — в Мекку, Чандру — в Индию, Лина — в Шанхай. Но это, пожалуй, невозможно. Стейнберг мог бы вернуться в Бразилию, но там сейчас пустыня, джунгли и дикари. Так что…

— Значит, нужно остаться здесь и попытаться прижиться, как советовал Табак. Именно это я и собираюсь сделать. Кто со мной?

Дальнейшие препирательства были бесполезны. Черчилль решительно двинулся вперед по улице, но, обогнув угол, остановился, глядя на стайку мальчишек и девчонок, играющих в мяч.

Подождав минут пять, он тяжело вздохнул. Видимо, никто не хотел идти с ним.

Но он ошибся. Тронувшись с места, он услыхал Сарванта:

— Подождите минутку, Черчилль!

— А где остальные?

— Азиаты решили добираться до родных мест. Когда я уходил, они все еще спорили; угнать ли им корабль и пересечь Атлантику или похитить оленей и на них добраться до Берингова пролива, а оттуда, морем, до Сибири.

— Смелые люди, ничего не скажешь. И безрассудные. Неужели они всерьез думают, что это им удастся? Или что у них дома условия получше, чем здесь?

— Они не понимают, что их ждет. Просто потеряли голову.

— Я бы хотел вернуться и пожелать им удачи. Все-таки они храбрые парни. Мне хотелось их расшевелить, но я, похоже, перестарался.

— Я благословил их, хотя почти все они атеисты, — сказал Сарвант. — Но боюсь, что их кости побелеют на этом материке.

— А что же вы? Будете пробираться в Аризону?

— Насколько я смог увидеть с корабля, там нет не только общества, но и людей вообще. Юта выглядит ненамного лучше, даже Большое Соленое Озеро высохло. Возвращаться мне некуда. Ну, а здесь работы хватит на всю жизнь.

— Работы? Уж не собираетесь ли вы проповедовать? — Черчилль недоверчиво посмотрел на Сарванта, словно впервые увидел его.

Нефи Сарвант был невысоким, смуглым, костистым человеком лет сорока с весьма характерной внешностью: вздернутый подбородок, казалось, был заострен на конце, тонкие губы и нос крючком. Спутники часто шутили, что в профиль он напоминает щипцы для орехов.

Его большие выразительные глаза сейчас буквально засветились. Вот так же они вспыхивали не раз во время полета, когда он превозносил достоинства своей церкви как единственной истинной из сохранившихся на Земле. Нефи принадлежал к секте, называвшей себя Последними Хранителями ортодоксального ядра христианства. Правда, в конце концов и члены этой секты стали отличаться от других христиан только тем, что чуть чаще посещали свои храмы. Религиозный пыл у них угас.