Филип Фармер - Одиссея Грина

В гавани Робин велела слугам ждать их возвращения, и вся троица, включая Алису, спустилась к воде.

— Слугам не наскучит нас ждать? — спросил Черчилль, когда они подошли к яхте.

— Не думаю. У них есть бутылка белой молнии и кости.

Алиса первая прыгнула на палубу и уселась в кокпите, надеясь, что туда не попадет вода. Черчилль отвязал яхту, оттолкнул ее от причала и сам прыгнул на борт.

Прогулка удалась на славу. Полная луна светила им более, чем достаточно, бриз дул ровно, яхта прекрасно шла даже против ветра. Отсюда, с речки, город казался черным чудовищем с тысячей мерцающих глаз — это горели факелы прохожих. Держа в руке румпель, Черчилль рассказывал Робин о том, как выглядел Вашингтон в его время.

— Башни здесь громоздились одна на другую, к тому же они соединялись между собой множеством воздушных мостов и подземных туннелей. Башни возвышались на добрую милю вверх и на милю вгрызались в землю своими подземными этажами. В этом городе не было ночи, такими яркими были огни.

— А теперь это все исчезло, рассыпалось в прах и покрылось грязью, — вздохнула Робин.

Она поежилась, как будто ей стало холодно от мысли, что теперь уже нет всего этого великолепия из бетона и стали, нет и миллионов людей. Черчилль обнял ее и, не встретив сопротивления, поцеловал.

Сейчас самое время, подумалось ему, убрать паруса и бросить якорь. Ему не терпелось выяснить, не будет ли ему помехой львица, но он полагался на то, что Робин знает, как она ведет себя в подобных обстоятельствах. Наверное, им придется спуститься в каюту, хотя он предпочел бы остаться на палубе, а в каюте запереть львицу.

Но вышло все совсем иначе. Когда он без обиняков заявил Робин, что хочет убрать паруса, она ответила, что этого делать не нужно. Во всяком случае, сейчас.

Робин говорила очень нежно и все время ему улыбалась. Она даже попросила у него прощения.

— Ты не представляешь, Руд, что ты для меня значишь. Мне кажется, я в тебя влюбилась. Но я еще не вполне уверена — люблю ли я тебя самого, или люблю брата Героя-Солнце. Для меня ты больше, чем просто мужчина. Во многих отношениях ты полубог. Ты родился восемьсот лет назад и был в таких далеких местах, что от одной мысли об этом дух захватывает. Мне кажется, что даже днем вокруг тебя сияет ореол. Но я — девушка порядочная. Я не могу этого позволить — хотя Колумбия знает, что хочу, — даже с тобой. Пока не буду знать точно… Я понимаю твои чувства. Почему бы тебе завтра не зайти в храм Готью?

Черчилль не понимал, о чем это она говорит. Единственное, что его волновало — не обидел ли он девушку так, что она больше не захочет его видеть. Его к ней тянуло не только вожделение, в этом он был совершенно уверен. Он уже полюбил эту красивую девушку, и желал бы только ее, будь у него даже дюжина женщин.

— Давай вернемся, — продолжала Робин. — Боюсь, у тебя испортилось настроение. Я сама виновата — не надо было с тобой целоваться. Но мне так хотелось.

— Значит, ты на меня не сердишься?

— А почему я должна сердиться?

— Что ж, я снова счастлив.

Когда они подошли к лестнице, что вела с причала наверх, он остановил ее.

— Робин, а сколько пройдет времени до тех пор, когда у тебя появится уверенность?

— Завтра я собираюсь в храм. Смогу сказать, когда вернусь.

— Ты хочешь попросить совета у богини? Или что-то вроде этого?

— Я буду молиться. Но это не главное, ради чего я собираюсь в храм. Я хочу, чтобы жрица меня проверила.

— И после этой проверки ты узнаешь, хочешь или не хочешь выходить за меня замуж?

— Да нет же. Прежде, чем решиться выйти замуж, я должна гораздо лучше узнать тебя. Нет, я хочу пройти проверку, чтобы узнать — можно мне или нет ложиться с тобой в постель.

— Что же это за проверка?

— Если ты не знаешь этого, то тебе и беспокоиться незачем. А мне станет известно завтра…

— Что известно?

— А то, что можно будет перестать себя вести так, как будто я еще девственница. — Лицо ее зарделось в истовом экстазе. — Я узнаю, ношу ли я под сердцем дитя Героя-Солнце!

Тем утром, когда Стегг должен был возглавить шествие в направлении Балтимора, пошел мелкий дождик. Стегг и Кальтроп отсиживались под широким навесом и для сугрева прихлебывали теплую белую молнию. Стегг был недвижим, как статуя, пока ему, как обычно по утрам, подкрашивали половые органы и ягодицы — за ночь краска стиралась. Он молчал и не обращал внимания на смешки и комплименты трех девушек, вся работа которых заключалась в наведении лоска на Героя-Солнце. Кальтроп, обычно много говоривший для поднятия духа Питера, тоже был угрюм.

Первым нарушил молчание Стегг.

— Ты знаешь, док, прошло уже десять дней, как мы покинули Фэйр-Грэйс. Десять дней и десять городов. Пора нам разработать план побега. Сказать по чести, если мы все еще остаемся теми же людьми, что были прежде, то нам давно уже надо было сбежать в леса, подальше отсюда. Но думать об этом я в состоянии только утром, а по утрам я настолько разбит и опустошен, что не могу придумать ничего стоящего. К полудню я уже ничего не стою: нравлюсь себе таким, какой я есть!

— А я неважный тебе помощник, не так ли? — отозвался Кальтроп. — Я напиваюсь вместе с тобой и утром настолько сдаю, что могу только разве что гладить собаку, которая меня кусает.

— Ну, а что получается из-за этого? Ты же знаешь, мне до сих пор ничего не известно ни о том, куда меня ведут, ни о том, что со мною будет в конце пути. Я даже не знаю толком, кто же такой Герой-Солнце!

— Тут я виноват, — произнес Кальтроп; тяжело вздохнул и пригубил водку. — Мне никак не удается собраться с духом.

Стегг посмотрел на одного из стражников, тот стоял у входа в ближайшую палатку.

— Хочешь, я его припугну, что сверну ему шею? Может быть, он тогда расскажет все, что мне нужно знать?

— Попробуй.

Стегг поднялся.

— Подай мне плащ, пожалуйста. Не думаю, что они станут возражать, если я буду в плаще, пока идет дождь.

Говоря так, он имел в виду случившийся вчера инцидент, когда он натянул юбку и намеревался поговорить с девушкой в клетке. Прислужницы были потрясены этим и позвали стражу, которая окружила Стегга и, прежде чем он успел выяснить, что же их так возмутило, один из стражников сорвал с него юбку и убежал с нею в лес.

В тот день он больше не показывался на глаза, опасаясь, по-видимому, гнева Стегга, но урок Герою-Солнцу был преподан — ему полагалось демонстрировать своим почитателям все великолепие своей наготы.

Теперь Питер завернулся в плащ и побрел босиком по мокрой траве. Стражники вышли из своих палаток и последовали за ним, но не отваживались подойти близко.

Он остановился перед клеткой. Девушка подняла на него глаза, затем отвернулась.