Сергей Плеханов - Советская фантастика 50—70-х годов (антология)

Коротышка уже сориентировался в чинах. Он прилип к Шану.

— Мне этот магазинчик после конфискации остался, почти даром — упекли одного тут. Вот я и всегда на страже. Способствую, так сказать. У меня на тайных проников нюх. Такой от природы дар имею — и все для Правителя. Я уже человек двадцать задержал, септ-капитан. Нюх мое прозвище. Вы запишите себе — Нюх с улицы Благодати…

— Готов, — подошел дежурный. — Вызвал машину, сейчас заберут…

Шанин предполагал в этот день съездить куда-либо на окраину, например, в рабочий пригород Дромы Силку. Было еще рано, до Силки часа три езды экспрессом, но они вернулись в гостиницу. Возвращались в открытом автобусе, который немилосердно дергало в ритме бесконечного автоконвейера. Люди стояли и сидели, отрешенно жуя, и согласно качались в такт рывкам. Обыкновенные лица, красивые и не очень. Добрые и не очень. Умные и не очень. Обыкновенные люди, которые полчаса назад неизвестно за что сообща убили человека.

— Ну, как дедуктивный метод, — спросил Сип, исподлобья поглядывая на Шанина. — Помогает?

— Поможет. В свое время. А завтра мы с тобой должны разыскать вот этого человека. Зовут его…

— Мос Леро…

Чтобы разобрать витиеватую надпись на почерневшей медной пластине, пришлось включить поясной фонарик. Шан махнул рукой таксисту, тот, круто развернув машину, дал полный газ, и через полминуты только серая пыль висела над петлей накатанной дороги.

Даже фары не включил. Еще врежется где-нибудь. Внизу уже совсем темно. Чудак!..

— Кто знает, Шан. Может быть, это мы начудили, отпустив машину раньше времени…

— Не думаю. Хотя, если хозяин под стать своему логову, думать о приятном отдыхе вряд ли придется…

Они звонили у бронированной калитки, врезанной в крепостной кладки каменную стенку, добрых пять минут, но за калиткой и за стеной царила нежилая тишина.

— Однако Мос Леро рано ложится спать.

Вилла пряталась на дне горной впадины, словно в стакане с отбитым верхом — полупрозрачные острые ребра кварцевых пиков перекрывали все подходы к ней. Лишь на единственной узкой расщелине выползала наверх петляющая дорога. Все ее замысловатые петли просматривались от виллы, как с вертолета.

— По-моему, этот Мос — атаман разбойничьей шайки. Иначе зачем ему такое убежище?

— Не знаю, Шан. В Дроме у него вполне ординарная квартира и, если верить соседке, приличная репутация…

Разыскать Моса Леро по адресу, данному Гороном, не удалось. Его не оказалось дома, а словоохотливая соседка не знала, куда он уехал.

Помогла хмурая консьержка. Она проводила гвардейцев медленным взглядом до самых выходных дверей и уже в спину пробубнила негромко:

— К Мосу, что ли? Давно пора… Где ж ему быть в субботу… На Синей горе вроде дача у него…

До местечка было не больше часа езды, но автобусы туда почему-то не ходили, а разбитные таксисты, готовые мчать хоть в преисподнюю, сразу скучнели, стоило упомянуть Синюю гору… Словом, только к концу дня Шану с Сипом удалось уломать какого-то бедолагу за пятикратную цену. Машина долго кружила по окраинам и выбралась на нужную дорогу далеко за городской чертой, но по шоссе водитель погнал с такой скоростью, словно от стрелки спидометра зависело спасение его души. Судя по всему, на Синей горе он бывал, и не раз, такси уверенно выкручивалось из опасных горных виражей. Но остановился он не у самой виллы, а метрах в двухстах от нее и подъехать ближе отказался.

— Теперь наш друг уже на шоссе. Зря мы его отпустили…

Шан снова нажал проклятую кнопку.

И тогда калитка ожила.

Нет, она не открылась. Ее шероховатая окисная поверхность не шелохнулась, но на уровне глаз с тугим щелчком прорезалась треугольная бойница.

— Кто там?

— Нам нужен Мос Леро.

— Его нет, он уехал.

— А кто с нами говорит?

— Служитель.

— Значит, уехал? Жаль. А то вот его старый друг Горон велел передать ему письмо и долг в тринадцать серебряных.

— Что вы сказали?

— Горон велел передать Мосу Леро письмо и долг в тринадцать серебряных.

Калитка молчала добрых две минуты, прежде чем исторгла новый неуверенный вопрос:

— А я… Ябуду иметь письмо?

— Нет. Велено передать лично твоему хозяину.

Снова молчание. И снова дрожащий голос:

— Я Мос. Мос Леро. Давайте письмо в щель.

— Э, нет, так не пойдет. Докажи, что тыМос.

— Письмо должно быть в красном конверте с буквой «М» в левом верхнем углу.

— Это другое дело. Пожалуйста.

Шанин свернул конверт трубочкой и сунул в бойницу. Бойница тотчас захлопнулась.

— На атамана не тянет. Трусоват больно, — прошептал он Сипу почти весело. Сип неопределенно пожал плечами.

Солнце давно зашло, но вечные скрещения Стального Кокона еще светились тусклым малиновым накалом. Небо за решеткой было иссиня-черного цвета, и голубым детским шаром светилась на нем Зейда — маленькая луна Свиры. Она почти не освещала окрестность, на пиках полыхали грозные отсветы торжествующей стали, но она была, она светилась, напоминая о том, что есть Большой мир, где живут по-другому…

В лицо ударил прожектор, а через десяток секунд щелчок возвестил, что калитка снова ожила.

— Я вас вижу впервые. Я вас не знаю.

— Меня зовут Шан, его Сип. В письме написано, что кроме долга мы передадим тебе предложение принять участие в сбыте силайских яблок.

— Входите.

— Выключи светильник! Ничего не видно!

— Идите прямо.

Рука Шанина попала во что-то пухлое и влажное, и это пухлое потянуло за собой прямо, направо, налево — прожектора уже не было, но перед глазами плыли разноцветные круги, лишая возможности если не видеть, то хотя бы ориентироваться в полутемных пространствах.

— Садитесь. Кресла под вами.

Пелена рассеялась, открыв скромную комнату с тремя узкими стрельчатыми окнами, распахнутыми в сад. Вечерний ветер тормошил простенькие пестрые шторы. На некрашеном раздвижном столике стоял запотевший пузатый графин с молоком и три стакана. Из плетеной корзиночки торчали три больших ломтя черного хлеба.

Сип сидел по другую сторону стола. А в центре — Мос Леро. Его кругленькое тельце перенакачанного детского пупса без конца вздрагивало и порывалось подскочить на плетеном стуле, предугадывая малейшее желание гостей. В нем все было чуточку чересчур — чересчур честные глаза, чересчур жизнерадостный румянец, чересчур широкая улыбка, чересчур искренний голос:

— Я человек простой, без претензий, родился в глухом селении, так сказать, от земли. Очень устаю в Дро-ме — сутолока, гром, чад. Хочется тишины, одиночества, свежего, так сказать, дыхания. Присмотрел вот себе ложбинку с конурой. Досталась по случаю — за свои, конечно, серебряные… Но недорого, слава Кормчему — по государственной распродаже конфискованного имущества. И каждую субботу — сюда, в конурку свою… А что у двери вас подержал — не обессудьте. Места дикие, безлюдные — неровен час. Всякие тут шастают…