Кен Парди - Шум

— Должно получиться, — тихо сказал Кабат. — У вас довольно богатое воображение. Вы понимаете, чем все это кончится. В лучшем случае — эпидемия несчастных случаев с летальным исходом, остановка творческих процессов, опустошение, возврат к варварству. В худшем…

— Я знаю, — кивнул Хэкет. — Я уже думал об этом. Например, тот самолет мог оказаться бомбардировщиком Б-47 с атомной бомбой на борту…

— Давайте попытаемся, — сказал Кабат.

Хэкет покорно лег на кушетку.

На следующий день не упал ни один самолет. Инженер-электроник высказал предположение, что моторы самолета остановились в результате воздействия излучения, исходившего из Нью-Йоркской лаборатории, а транспортные магистрали города функционировали нормально — просто двадцать два пешехода вышли на проезжую часть улицы прямо перед быстро идущими машинами и погибли; убытки от столкновений автомашин были оценены в 1500 000 долларов, а в Вест-Сайде опрокинувшаяся керосиновая плитка стала причиной разрушительного пожара в квартале многоквартирных домов. Девять из пробившихся к огню пожарных погибли. В Радио-сити рухнул с сорок второго этажа в подвал лифт, а в здании ООН делегаты тупо кивали во время заседания или бродили по коридорам, натыкаясь на стены.

Герберт Кабат в ту ночь не спал. Он отменил все назначенные на следующий день приемы и ждал, бледный от волнения, прихода Барнеби Хэкета.

«Если Бог еще существует, — думал он, — этот тип уже перерезал себе глотку».

Однако в три часа раздался звонок в дверь.

— Я не хочу разговаривать на эту тему, — заявил Хэкет. Он повесил пиджак на спинку стула и бросился на кушетку. — Давайте не будем терять времени. До сих пор ничто, кроме гипноза, мне не помогало, и если что-то вообще способно решить проблему, то это гипноз.

— Знаете, — осторожно предположил Кабат, — вы могли бы уехать. Например, поселиться в Австралии, в самой глуши…

— Чепуха, — отрезал Хэкет. — Никто не может жить один, совершенно один. Кроме того, радиус увеличивается, сегодня миля, завтра пять миль, потом пятнадцать, пятьдесят… — Он сложил руки на груди. — Я готов.

Кабат, судорожно вцепившись в край стола, напряженно смотрел в стену напротив. Никаких образов говорил он себе, только не сейчас, в эту последнюю минуту.

— Ваши веки тяжелеют, — негромко говорил он. — Они стали совсем тяжелыми. Вам хочется спать. Вам очень хочется спать. Вы погружаетесь в глубокий сон. Глубокий сон. Глубокий сон. Глубокий сон…

Кабат стоял у окна и смотрел вниз. Все будто вымерло: ни машины, ни человека.

— Глубокий сон, — повторял он. — Глубокий, глубокий, глубокий…

Он вынул из ящика стола маленькую коробочку и сунул ее в карман пиджака Хэкета. Подождал еще немного.

— Когда вы проснетесь, — медленно произнес он, — вы будете чувствовать себя отдохнувшим и счастливым. Вы поедете прямо к себе домой. Вы будете торопиться, потому что дома вам нужно сделать что-то очень важное. В правом кармане пиджака вы найдете коробочку с шестью порошками. Вы примете эти порошки, быстро, один за другим, запивая водой. Потом вы ляжете. Вы будете чувствовать себя здоровым, отдохнувшим, всем довольным. Когда вы проснетесь сейчас, вы не будете помнить ничего из сказанного мною только что, совершенно ничего. Вы заспешите домой, а приехав туда, сунете руку в карман и найдете порошки. Вам захочется принять их. Вы быстро их примете. Сейчас я досчитаю до пяти, и после того как я закончу счет, вы можете проснуться в любую секунду. Один, два, три, четыре… пять.

Хэкет медленно поднялся, потирая глаза. Огляделся вокруг.

— Мне следовало бы дать вам сегодня чек, — сказал он. — Но мне сейчас некогда… Я спешу… Увидимся завтра. — Он открыл дверь, но на пороге задержался, обернулся и рассеянно кивнул.

— Прощайте, мистер Хэкет, — сказал доктор Кабат. — Прощайте.