Андрей Бельтюков - Секта

Разжевал и проглотил с некоторым усилием. Запить было абсолютно нечем. Потом откинул назад голову и стал ждать, когда деск начнет действовать…

Энни Грин подумала, что она наконец проснулась.

Но это было очень далеко от истины, она лишь открыла глаза — и ее сны перемешались с реальностью, словно два разных напитка в хрустальном бокале. Она молча рассматривала потолок — несколько минут или часов? А может, дней? Ощущение времени исчезло.

Наверное, оно пропало вместе с самим временем.

И это было прекрасно. Она попробовала повернуться, но из этой затеи ничего не вышло. Правая рука отказывалась повиноваться. Энни внимательно посмотрела на нее и засмеялась. Забавно: это было чертовски смешно!

…Она попросту отлежала руку за те часы, что провела без движения с тех пор, как Лангелан оставил ее одну. И если бы Энни действительно проснулась сейчас, то ощутила бы, как миллионы иголок терзают кисть, в которой почти прекратилось кровообращение.

Ей все же удалось повернуться. Это движение вызвало странную, отчетливо различимую пульсацию в голове — словно в мозгу возникло и забилось второе сердце.

В ощущении не было ничего болезненного — напротив, оно представлялось даже приятным.

Одновременно пульсировали, сжимаясь и разжимаясь, наполнявшие комнату вещи. Энни заметила, что прикроватная тумбочка при этом меняла свой цвет, попеременно окрашиваясь бордовым и розовым. Но иногда она становилась вдруг почти черной. Наблюдая за телевизором, который то принимал форму капли, то вновь возвращался к прежнему облику, Энни провела левой рукой по одеялу. Это бездумное, машинальное движение вдруг вызвало поразившее ее ощущение. Прикосновение ткани к ладони было невероятно приятным… мало того, оно оказалось фантастически чувственным.

Энни снова погладила одеяло, наслаждаясь волнами вожделения, которое усиливалось с каждым мгновением. Все ее тело словно превратилось в чуткий эрогенный участок. Невероятное сладострастное чувство, — подобного ей испытывать не довелось ни разу. Энни чувствовала, что растворяется. В этот миг пальцы левой руки наткнулись на твердый предмет.

Это было просто невероятно! — во всем мире, который сейчас для Энни сузился до размеров кровати с тонким гостиничным одеялом, выдержавшим бесчисленное количество дезинфекций, не могло быть ничего твердого.

Лишь мягкая, пульсирующая зыбкость.

…Она вновь открыла глаза. Ощущение, которое она испытала, соотносилось с обычным совокуплением, как звук органа и губной гармошки. Энни была потрясена пережитым. И вместе с тем ей хотелось испытать ЭТО снова — хотя она не была уверена, что у нее хватит сил.

Возможно, в следующий раз она просто умрет.

Пусть. Только отдохнет немного.

Энни поднесла к глазам руку, которая все еще сжимала неизвестный предмет. Теперь он показался знакомым. Без сомнения, вот эти крошечные выступы похожи на обыкновенные кнопки, которые можно нажать.

Ее пальцы заскользили по ним, словно повинуясь неслышной мелодии. Мелодия…

…Была столь громкой, что Энни вскрикнула. Но почти сразу звук включившегося телевизора стал почти приятным, — кажется, сейчас буквально все способно было доставить ей удовольствие.

Энни посмотрела на оживший экран. Теперь он перестал колыхаться, словно наполненный водой, и аппарат вновь обрел присущую ему прямоугольную форму. Но вода…

Вода никуда не делась.

Она хлынула из экрана — прямо на пол, заливая линялую дорожку. Вскоре Энни почувствовала как всплыла и мягко закачалась кровать. Стулья, тумбочки, сервировочный столик — все они перестали пульсировать и тоже принялись вяло покачиваться, как огрызки в помойном ведре. Неподвижен был только один телевизор, и серебристый поток, извергавшийся из него, ничуть не становился слабее. Что произойдет, когда ее комната заполнится под потолок?..

Эта мысль была совершенно безмятежной — возникнув, она легко и без следа исчезла. Энни продолжала смотреть на экран, где, как ни странно, сохранилось изображение. Картинки непрерывно менялись, и когда ей стало уже тяжело следить за их мельканием, Энни различила вдруг человека, лицо которого показалось… нет, лицо которого определенно ей было знакомо.

Ему казалось, что мозг заключен в сплошной зеркальный сосуд. Мысли, представления, образы немедленно отражались, не вызывая ничего и исчезая бесследно. Однако это было не совсем так.

Контракт. — Поездка. — Тампа.

Все, что укладывалось в эту схему, сохранялось. Более того — вызывало желание немедленно действовать.

Дважды он запускал двигатель — и дважды глушил его. Потом сложил ладони вместе и засунул между ног, словно маленький мальчик, которому приспичило в туалет. Вновь откинул голову, однако глаза его теперь оставались открыты. Но он не замечал практически ничего.

Мотор остывал, в салон постепенно забирался холод. Легкий снежок превратился в густой снегопад, который покрывал корпус и стекла "тандеберда" непроницаемым ледяным коконом. Что-то похожее происходило с его собственным сознанием. Но постепенно положение менялось. Мозг словно набирал обороты. Возникавшие мысли больше не гасли, напротив, возвращаясь, приобретали все большую яркость.

И стремительность.

Деск начинал действовать.

Бакстон… Бакстон… и пансион Йельсен… Но нет, это было позже, а до того, до того было… что же, черт подери, было прежде? Лангелан почти физически ощущал, как напрягается оболочка, сковавшая его сознание. Будто стенки котла, испытывающие предельное давление. "Что-то произойдет. Я освобожусь от этого наваждения, или…" Или котел выдержит, переработав все содержимое.

Выпустив в пар.

Возможно, была другая альтернатива — но он не знал и не хотел знать ничего больше.

Действие препарата усиливалось… Йельсен..: Он приехал и остановился у нее, а затем…

Но что было до того?

Внезапно Стивен почувствовал, как всколыхнулась в затылке боль — лениво и словно бы нехотя.

"Ах, вот оно что, старая знакомая. Давно не встречались — пожалуй, уж несколько лет".

Он впервые столкнулся с этой болью в 1988-м, когда повредил позвоночник. Тогда все окончилось благополучно, однако боль преследовала его три года. Потом прошла — казалось, уже навсегда. Выходит, он ошибался. Он ошибался, потому что, потому что рок в конечном итоге определяет все.

"Балл-амм!" Лангелан готов был поклясться, что слышал этот звук в действительности. Кокон, тот зеркальный сосуд, сжимавший его мозг, не выдержал. Он раскололся на мириады осколков, и они, кружась, стремительно исчезали во тьме — откуда и появились. А деск все набирал обороты и, кажется, не собирался останавливаться.

Препарат не являлся наркотиком. Скорее уж — антинаркотиком. Он подхлестывал психическую активность, но за все придется расплачиваться.