Ирина Ванка - Фантастические тетради

— Бессмертие — проклятие богов, избавить от него могут только боги, но я нашел способ использовать их оружие… Хочешь знать, почему прекратились дожди? Смотри, — он указал пальцем на потолок, — малой струйки воды хватило бы для того, чтоб избавиться от бремени бытия руками тех, кто обрек меня на эту муку. Вместо этого я нашел средство остановить потоп и теперь только на гильотине могу спать спокойно. Но, поверь мне, мальчик, вода — не единственный способ погубить вас. Боги хитры.

— Смешной ты, дед.

Папа Ло развернулся к своему собеседнику, кровать скрипнула, и высокие брусья под лезвием заходили ходуном. Саим съежился от страха.

— Проклятье богов — великое оружие. Но, чтобы научиться владеть им, одной жизни мало.

— Неужели это так трудно — умереть? Неужели ты до сих пор не смог уговорить богов?..

— Я просил богов послать мне убийцу! — остановил его дед. — Не всякий, кто грозит кулаком, может бросить камень. А мне нужен тот, кто не промахнется, кто не станет думать о своих потомках, тот, в чьей руке не рассыплется меч, потому что будет продолжением души… Кого ты привел сюда? Честолюбивую девочку и дикого хитреца. Когда ты устроил фейерверк на западном склоне — я испытал восторг. Мне показалось, что ты и есть тот самый чужестранец, который придет однажды освободить меня. Я решил, что скоро увижусь с моей Баролеттой… Но ты — всего лишь напуганный мальчишка. Ты ничего не знаешь о жизни, и твоя цивилизация гибнет, потому что не научила тебя убивать.

— Клянусь, — выдавил из себя Саим, — я сделаю все, как ты скажешь. Я стану убийцей, подлецом, негодяем. Я сотру тебя в прах и утоплю в океане, но сперва ты мне скажешь, где находится библиотека.

— Не знаю, мальчик. Может быть я не прав, потому что прав ты. Я знаю одно, никто из смертных не увидит библиотеку, как бы я ни старался тебе помочь… Это еще одно проклятие богов. Против него я бессилен.

Паутина свисала с потолка сплошным пологом, но Папа Ло мужественно орудовал дубиной, рассекая проход в узком туннеле, словно в зарослях леса. Понятное дело, что в последние сто лет этой дорогой никто не ходил. Заросли становились гуще, паутина толще, пауки крупнее. Интуиция подсказывала Саиму, что, если прогресс в этом направлении не прекратится, очень скоро они встретятся с пауком, который перекусит шеи обоим путешественникам. Папа Ло чувствовал себя уверенно, и Саима это скорее пугало, нежели успокаивало.

— Не вырони гравитаскоп, — предупреждал старик. Саим только и делал, что щупал себя за внутренний карман. Жесткий шарик, намозоливший ему ребра, по утверждению папалонского старца, был для него хорошей возможностью уцелеть… но какая опасность притаилась в тихой Папалонии, набитой пауками, — одним богам известно, поскольку урагана Папа Ло не то чтобы не боялся, а попросту игнорировал; и все его непредсказуемые последствия презирал на корню.

— Если тебе дорога жизнь, — предупреждал он, — следуй строго за мной и не вздумай оступиться!

Такой вздор Саиму бы в голову не пришел — запрыгнуть в щель паучьего туннеля… Даже когда дорога пошла вверх и с каждым шагом становилась все шире и чище, — он аккуратно ступал в след проводника. Чем дальше — тем легче было дышать, воздух становился суше, и даже редкие ступеньки, блуждающие вверх и вниз, стали соблюдать единый размер. Здесь пахло цивилизацией, а не сырой могилой. Коридоры и переходы были так похожи друг на друга, что заблудиться в них мог даже самый опытный урожденный папалонский паук. Однако здесь, кроме пламени свечи в руке проводника, Саим не видел ничего. Мало этого, дед Ло остановился и, опустив свечу на пол, крепко-накрепко забинтовал ему глаза черной тряпкой. «Вот же гад! — подумал Саим и пошел на звук шагов, широко расставляя ноги и касаясь рукой стены. — Я же до конца потопа отсюда не выберусь!»

Дорога сделала резкий поворот и пошла вверх. По коже Саима пробежала дрожь, в голове зашумело, а ноги ступили на глянцевую поверхность, тепло которой он почувствовал сквозь подошву. Стены разбежались в стороны, а эхо подсказало, что впереди широкий коридор, прямой и длинный. Что-то мягкое и светлое обволакивало его, пропитывая теплом каждую клеточку отсыревшего организма. «Солнце! — осенило Саима. — Летнее солнце…»

— Боги!!! — воскликнул он и сорвал с глаз черную повязку. — Это же солнце!

Яркий свет в мгновенье захлестнул глаза. Свет шел ото всюду — вокруг не было ничего, кроме яркого света. Саим не увидел ни пола, ни потолка, ни деда Ло, стоящего в двух шагах от него.

— Где мы, дедушка Ло? — спросил он и получил такую затрещину, что не устоял и шлепнулся на пол.

— Кретин! — закричал взбешенный старик. — Засранец! Что ты натворил?!

Саим попытался зажмуриться, но веки не подчинились ему. Он закрыл лицо ладонями, но свет не померк. Он огляделся вокруг, но не увидел ничего, кроме яркого света.

— Дедушка Ло, ты где?

— Что ты наделал, глупый мальчишка? — услышал он голос над головой.

— Я не вижу, дед! Не вижу ничего! Я ослеп?

— И это ты, который осмелился говорить, что пророчества не сбываются! — произнес старик с пафосом и злорадством. — Я же предупреждал: ни одному смертному не дано увидеть Папалонскую библиотеку.

Солнечный коридор поднимался вверх, казалось, уходил в бесконечность. Каждый шаг для ослепленного Саима был последним и мучительно долгим, словно вел на вершину. Мальчишкой он облазил вслед за Баролем все фарианские горы. Он видел земли своих предков с высоты птичьего полета, видел низкие облака. «Выше этих гор только боги», — говорил Бароль, и Саима распирало от гордости, словно вся его жизнь принадлежала только этой минуте. Теперь, когда вершина его пути оказалась невидимой, ему было все равно. Он испытывал лихорадочное чувство отчаяния и азарта. Как будто детство вернулось к нему для того, чтобы напомнить: ничто не изменилось с тех пор, жизнь по-прежнему принадлежит тому, кто ведет тебя на вершину. Только спускаться с той вершины Саиму было уже незачем.

Дед привязал его за пояс к трубе, из которой мощной струей вырывался сухой воздух, издавая урчание, похожее на сквозняк в начищенном дымоходе. Саим высвободил руки из петли, которая, как верблюжий хомут, вела его по коридору, опустился на колени и впился пальцами в свои невидящие глаза. «Это пройдет», — успокаивал он себя, щипал веки и тряс головой. Но пятна боли имели такой же белый цвет, если не сказать, еще белее.

— Брат тебе не поверит? — предположил старик, и тяжелая металлическая дверь заскрипела петлями под напором его колена.

— Но ведь это, правда, пройдет? Когда-нибудь. Слепота не может быть вечной?

— Не знаю, чем тебя успокоить, мой мальчик.