Ирина Ванка - Фантастические тетради

Эта схема, грубо говоря, опосредована через природу Z. Но интересно другое: возможен ли непосредственный межуровневый контакт, при котором субъект Z будет улавливать информацию Х-У и адекватно ее анализировать? Ведь каждый Уровень ЕИП только и занимается тем, что отражает и дублирует. Поэтому ничего невозможного не существует даже в отдельно взятой фактуре. Явление доисторических чудовищ с их последующим бесследным исчезновением вполне объяснимо отражением с Уровня У, где время существенно отстает; а пророчество будущего — с уровня Х, где оно опережает Z. Тот же эффект НИМа — АПС-фактор объясняется не чем иным, как способностью мозга получать и обрабатывать информацию одновременно в нескольких частотных диапазонах. И чем шире диапазон — тем больше пророк способен удивить своих современников.

Что же касается непосредственного контакта, стихийного, как сбой в системе, — все это имеет место быть. Практика таких сбоев неоднократно описана и уже давно не является единичным природным феноменом. Фактурологи коллекционируют их с той же страстью, с которой навигаторы разыскивают БФЗ. И в ответ на обвинения в том, что они якобы здесь нагадили и там за собой не убрали, выдвигают свои контробвинения в том, что инженерные науки Ареала своими передовыми технологиями расковыряли столько «черных дыр» в истории Ареала, что теоретикам жизни не хватит, чтобы их заштопать. И эти обвинения правомерны. Ничто так не провоцирует сбои гармонии Естества, как техногенные парадоксы.

Дед монотонно бормотал, водил пальцем по мелко исписанным страницам массивной тетради. При развороте она занимала всю площадь стола, плетеные закладки элегантно свисали по краям, кое-где касаясь Саимовых коленей.

— …тогда откроется древняя могила, придет бог и расступится перед ним океан. Альбиане очнутся от забытья, поднимутся со дна к небесам, протянут руки к светилу и скажут: позволь нам видеть тень средь ясного света, различать силуэты гор в белых морях облаков, позволь узнать линию горизонта там, где свет неба сливается со светом воды…

Третий час проповеди на жестком кресле давался Саиму труднее, чем трое суток в седле, на его ерзанья и кряхтения безумный старец обращал внимания меньше, чем на паучью суету.

— Послушай, дедушка Ло, я сам умею читать…

— …ибо никто из нас, — повысил голос старик и поднял к своду потолка скрюченный указательный палец, — никто из нас не выйдет из мрака скитаний, ослепленный путеводной звездой. Никто и никогда! Ты слышишь меня, глупый мальчик? Никто и никогда не увидит альбианских сокровищ, потому что войти в этот храм может только бог.

— Да ладно… — Саим не желал даже думать о том, что прописное пророчество станет для него покрепче железного замка на воротах.

— Ты слышал, мой мальчик? Никогда! Ты пришел увидеть мои «тетради», мимолетным взглядом пробежать по миллионам лет и судеб таких же, как ты, скитальцев, приговоренных жить в тюрьме иллюзий…

— Я пришел спасти библиотеку…

Скрюченный палец застыл перед носом измученного фарианина.

— Всю жизнь я пытаюсь сломать пределы познания и с каждым разом все больше убеждаюсь, что одной лишь глупости свойственно не иметь предела. Однако глупость Саима слишком масштабна даже для моего осмысления, ибо в своем размахе не имеет аналогов во вселенной.

— О, сказал! — восхитился Саим. — Это все про меня? — он проследил направление взгляда старика, не зацепил ли он эту развесистую фразу из писаного листа.

— Это агония цивилизации, мальчик. Стихия, призванная ее погубить, не отступит, не получив жертвы. Ваши жалкие жизни ей не нужны. Она раньше тебя пришла за «тетрадями». Взгляни на гравитаскоп — ты поймешь, что сон хранителя Альбы не сможет оберегать их вечно. Послушай… — Он перекинул листы до следующей закладки.

— Послушай ты меня, — Саим положил грязную ладонь на раскрытую страницу, но тут же отдернул ее. Бароль за такое свинство обязательно дал бы ему по шее — на исписанной странице остался размашистый отпечаток пятерни. Да так внятно, что вывести его — означало загубить как минимум полуторачасовую проповедь.

Но дед не расстроился, а как ни в чем не бывало перевернул испачканную страницу.

— Боюсь, сынок, это все, что способна оставить в наследство цивилизация фариан.

— Послушай меня, дед. Если ты думаешь, что эта напасть пришла за твоими «тетрадями», — думай. Я не знаю лекарств от безумия. Не мне тебя разубеждать. Меня же учили доверять очевидному: тают льды Каменного материка, планета меняет полюс. Ты привык жить пророчествами — живи, но если я взгляну на библиотеку — полюса не перевернутся и твоим пророчествам ничего не грозит. Я должен вернуться и рассказать всем, что видел библиотеку своими глазами. Если у нашей цивилизации нет будущего — пусть хоть прошлое будет… Действительное прошлое, не монастырские сказки.

— Эх, Саим, Саим, — покачал головой старик, — тебя бы учить да учить. Нехитрое дело глядеть в подзорную трубу. А ты хоть раз спроси себя по совести, для чего меняет полюса твоя планета?

— Уверен, этому есть объяснение.

— Как минимум, два. В том все и дело. Одно вы называете логическим и смотрите в подзорную трубу, другое — фатальным и спрашиваете разъяснений у богомолов. Ты видел две борозды на каменной дороге, но не понял, что колесница идет вперед лишь на двух опорах. Убери одну — и угодишь в пропасть.

— Мы уже летим в пропасть, дедушка, — взмолился Саим, — не я откручивал колеса и не тебе меня за это наказывать.

Дедушка Ло скептически осмотрел своего чумазого собеседника, и приговор его был решительно безнадежен:

— Ты очень славный, но очень глупый мальчуган.

В следующий раз он захватил с собой в паучью каморку немного еды. Положил ее перед пленником и устроился на матрасе.

— Расскажи мне о Баролетте. Все, что знаешь, с тех пор, как она покинула Папалонию.

Саим взглянул на угощение и счел это особо дерзким папалонским издевательством. Перед ним лежал микроскопический брикет из прессованной мешанины — то ли травы, то ли высушенного верблюжьего плевка размером с земляной орех и вдобавок две желтые пилюли, похожие на те, которыми псевдоанголейские лекари пичкали безнадежных доходяг в староприканской богадельне. Это меню выглядело менее аппетитно, чем волосатая гусеница, выловленная из склянки с водой, которую Саим с трудом отыскал на полу и чуть не вывихнул плечо, чтобы до нее дотянуться.

Брикет с пилюлями он проглотил не жуя, с тем же двояким чувством, что и гусеницу, и не то чтобы насытился, но голод вместе с усталостью вдруг перестал терзать его истощенный организм. И не то чтобы прежняя сила вернулась к его некогда нормально развитой мускулатуре, а только коварная мысль зашевелилась в бессовестной голове: что если дождаться, пока дед уйдет прочь рыдать по своей Баролетте, и попробовать еще раз разорвать веревки?