Ирина Ванка - Фантастические тетради

Но стоило планете зафиксироваться перед смотровым окном, биолог простил Мидиану неопытность и даже связался с пилотским отсеком, чтобы предложить первые метеосводки, поступившие на приборы.

— Да что ж вы такие заторможенные? — недоумевал биолог. — Это же нужно прочувствовать! Это же бывает раз в жизни! Иди, — тормошил он Эфа, — посмотри на поверхность грунта. Какие песчаные волны. Ни ветерка, ни облачка.

Профессор встал.

— Разве ты не собирал каталог природных узоров? Взгляни… Полюбуйся, прежде чем мы растопчем эту красоту. Только имей в виду, без защитных костюмов я вас на грунт не допускаю. — Биолог упреждающе сердито посмотрел на сонного Эфа. — Естество естеством, но после рафинированной атмосферы Пампирона это настоящая газовая помойка.

Прошли сутки, прежде чем Эф насытился видом песчаных волн. Корабль совершил полтора оборота вслед за альбианским солнцем, и мертвый пейзаж песчаных пустынь не был нарушен ни единым признаком цивилизации. Разве что несколькими вкраплениями каменистых развалин, в которых Бахаут с орбиты распознал «смешанную минеральную основу», не характерную для мертвых планет, однако вполне допустимую. Все вокруг, от пустынной орбиты до безжизненной оболочки грунта, отдавало мертвечиной.

Подобный призраку, профессор возникал в навигаторском отсеке и устало опускался в кресло. Управляющие панели были погашены, в полумраке перед ним светился бледный шар, увенчанный серебристой короной восходящего солнца.

— Какие будут распоряжения, командир? — обратился он к Мидиану.

— Будем делать полный анализ. Похоже, остатков ментасферы вы не обнаружили?

— То, что вы называете ментасферой, молодой человек, не держится за песчаные кучи. Вы видели хотя бы одну тварь на камнях?

— Я видел планету насквозь. Приборы Бахаута дают представление о химическом составе грунта, но ни одной норы, в которой могла бы сидеть тварь, на этой схеме не показано. — Мидиан указал на локационный монитор, который оккупировал биолог, чтобы транслировать внутренности планеты в диаметральном сечении, так как его собственное оборудование с этой задачей справлялось недопустимо медленно. Сечения чередовались на экране, по мере того как корабль полз по темной стороне, ускользая от яркого «гребешка» рассвета.

От этого удручающего зрелища Эфу стало смешно. Он затопал ногами по ступеньке кресла, чтобы не залиться хохотом, глядя на усилия коллег.

— Друзья мои, пора, наконец, повзрослеть и понять, что мир не создан для нас. Что мы создаем его сами. Чем больше пустоты в ваших чистых надеждах, тем больше фантазии вы сможете употребить на воплощение вашей мечты.

— Вы можете объяснить, о чем говорят узоры песчаного грунта? — спросил Мидиан.

— Могу, — ответил профессор и стал неожиданно серьезным, — но не стану. Никакой интересной для вас информации эти узоры не содержат. Учитесь формулировать вопросы, Мидиан, иначе ваш научный подход ни к чему не пригоден. Спросите: «Как я могу доказать, что каранайская цивилизация зародилась в этой бесплодной пустыне?» И я вам отвечу: поверхностный рельеф не дает на этот счет никаких разъяснений.

— С вами трудно разговаривать.

— Понимаю, но помочь не могу. Мне самому с собой тоже приходится нелегко.

— Вы считаете, что мы не готовы к спуску на грунт?

— Предпочитаете личный контакт с разумной формой жизни, лишенной физической оболочки? — удивился профессор и чуть было не рассмеялся снова, но Бахаут встал на защиту молодого астронома.

— Ты можешь толком объяснить, есть ли противопоказания к спуску на маневровой машине?

— Есть.

— Иными словами, ты полон интуитивного предчувствия неприятности?

— Именно.

— Какого рода, изволь пояснить?

— Он не готов, — указал профессор на Мидиана, но тот лишь горько улыбнулся. — Он собирается вступить в контакт с цивилизацией, о которой не имеет представления, и не знает, что стихийные контакты такого рода могут иметь самые маразматические формы.

— Короче, что ты предлагаешь?

— Пусть они сделают первый шаг, — профессор указал на сечение планетарного шара, которое добросовестно транслировал геосканер, — тогда мы будем иметь возможность сделать последний…

— То есть, — рассудил Бахаут, — если я верно тебя понял, цивилизация не исключена.

— Я этого не сказал.

— Видите ли, — обратился Бахаут к Мидиану, — песчаные рисунки — не слишком ценный материал для анализа. Чаще всего они рассказывают эфологам о состоянии атмосферы, о процессах, происходящих в недрах планеты. Не думаю, что это может относиться к ментасферным проявлениям. Скорее всего, профессор просто не в настроении обсуждать проблему.

— Тогда, если можно, я поставлю вопрос иначе, — сказал Мидиан. — Отчего вы целые сутки не отходили от приближающих приборов? Что могло привлечь эфолога к атмосферному узору?

— Прошла буря, — ответил профессор.

— Ты подумал, прежде чем сказать? — возмутился Бахаут.

— На планете был сильный ураган. Вполне возможно, он повторится еще не раз.

— Скажи, каким способом в твою голову может проникнуть чуточку здравого смысла? Ураганы… Ты видел метеосхему? Такого идеального баланса атмосферы я не встречал даже в искусственных парниках. Мы наблюдали планету на приближении несколько дней подряд. Мидиан, вы заметили хоть малейший перепад давления в эти сроки?

— В том-то и дело, — рассердился профессор. — Стал бы я глядеть в приборы! Повторяю, по экватору прошел сильнейший ураган. Меня спросили — я ответил. — Слетев с кресла, он отправился к лифту, чтобы уединиться в бытовом отсеке со снотворным и не раздражать окружающих своим тяжелым характером.

На заднем диване машины профессор чувствовал себя в безопасности. То ли от изрядной дозы таблеток, то ли оттого, что широкие плечи Бахаута заслоняли прямой обзор. Пока биолог контролировал спуск, Эф пытался расслабиться. Но едва веки наплывали на глаза, сновидения вовлекали его в новый ураган страстей. Все его попытки уснуть вблизи гравитационного поля Альбы сопровождались сновидениями с одной и той же шизофренической тематикой. Гигантский мегаполис окружал его со всех сторон. Яркие краски города чудовищной высоты, достигающего стратосферы пиками небоскребов. Шум и гвалт, месиво человеческих тел, оскаленные лица, руки, тянущиеся к нему сквозь защитные оболочки кабины. Стоны, переходящие в хохот, щипки, укусы, потные объятия слепых, потерявших поводыря.

От резкого маневра гравитация в салоне упала, как в доисторической кабине лифта. От внезапной невесомости профессор очнулся, и все вернулось на старые места. Машина плыла над песчаной пустыней, Бахаут возвышался за спиной Мидиана, и Эф осторожно, чтобы не нарушить покоя, просунул палец в потайной карман защитного костюма, нащупал одинокую таблетку и переправил ее под язык столь ювелирно точно, что бдительный биолог не почуял и легкого шороха. В следующий раз он очнулся от громкого включения динамика внутренней связи шлема.