Ирина Ванка - Фантастические тетради

Дождавшись, пока шаги утихнут на лестнице, он стащил книгу с полки и перелистал: ни закладок, ни пометок, характерных для ярых адептов там обнаружено не было. Более того, отдельные страницы расходились с некоторым девственным хрустом, нехарактерным для часто читаемых книг.

— Вот и чудненько, — подумал доктор, возвращая Коран на место. При этом стопка наваленных сверху журналов перекосилась, в любой момент угрожая обвалом, и доктор полез на табурет ее попридержать. Но тут, Борис Сергеевич даже не заметил, откуда оно взялось, — с полки упало куриное яйцо. У доктора от неожиданности перехватило дух. Но сделать выводы о пациенте, который хранит яйца на книжных полках, он не успел. Яйцо не разбилось, зато громыхнуло так, будто по полу стукнули обухом топора. Изображение на экране телевизора пропало, вернее, сделалось едва различимым, и звук с трудом пробивался сквозь помехи. Доктор слез с табурета и пошел поправлять антенну, но с удивлением обнаружил, что телевизор работал без нее. Он тщательно осмотрел корпус — гнездо антенны пустовало. Он попробовал слегка подковырнуть заднюю крышку, потому что представления не имел, как можно воткнуть в корпус старенького «Горизонта» антенну, дающую такое качество изображения — эти ремонтники-любители имеют одну родственную черту, не завинчивать за собой крышки. Но крышка сидела на пломбе.

Борис Сергеевич поднял с пола яйцо, и изображение на экране прояснилось, но вместо ЦТ он показывал какое-то китайское шоу с китайскими иероглифами и разговорами, очевидно, тоже китайскими.

— Вот это да! — воскликнул доктор и пощелкал каналы. Везде шло одно и то же. — Не может такого быть! — он опустил яйцо на пол, и экран опять потускнел. Доктор снова поднял яйцо и уселся с ним на диван. Изображение поменялось на дикторшу, говорящую на похожем азиатском языке, но после перемещения яйца обратно к телевизору, шоу возобновилось. Доктор прогулялся в другой конец комнаты и, катая яйцо по столу, нащупал англоязычную передачу с французскими титрами, а, перекатив его на подоконник, посмотрел отрывок новостей ВВС. Он очень внимательно оглядел яйцо — естественно, ни сорта, ни даты выпуска на нем не значилось и ничего подозрительного, кроме чересчур большого веса, в нем не было. Вернув его на прежнее место, Борис Сергеевич убедился, что в эфире родное Центральное телевидение, собрался, переоделся и покинул квартиру Матлина навсегда. Больше они не виделись, не слышались и лишних вопросов друг о друге старались не задавать. Разве что Борис Сергеевич перед уходом написал хозяину записку, в которой попрощался и поблагодарил за гостеприимство. А также сделал звонок молодым Бочаровым, в котором сообщил, что ничем помочь, к сожалению, не в состоянии, так как Феликс произвел на него впечатление психически здорового человека. На более же детальный психиатрический анализ он уполномочен не был. Впредь просил не беспокоить и от оплаты услуг со стороны Бочаровых категорически отказался.

Доктор отнюдь не был полным профаном в технике. Честно признаться, он разбирался в ней гораздо лучше, чем в устройстве человеческой души — две эти вещи ему всегда казались несопоставимыми по степени сложности, несравнимыми ни в каких абстрактных или конкретно-профессиональных условностях. Но никто не виноват, что доктору Татарскому хотелось от этой жизни всегда больше, чем она могла ему предложить, и он никогда не позволил бы себе отнять у своего пациента права желать того же самого.

После деликатного отлучения от семейства Бочаровых и категорического запрета на общение с их подрастающим наследником, душевный дискомфорт Матлина усилился. Он устроился в ателье по ремонту бытовой техники и по уши завалил себя работой. Это несколько улучшило его финансовое положение, немного развеяло навязчивые идеи и позволило сносно существовать, по крайней мере, с полгода, покуда на него не свалились новые проблемы.

Проблемы дали о себе знать скромной повесткой, приглашавшей его в следственные органы районного отделения внутренних дел. Куда Матлин, как законопослушный гражданин, явился в назначенный срок и откуда вышел спустя час в полном смятении. Из всего услышанного там он понял, что является единственным свидетелем по делу о предполагаемом убийстве и сокрытии тела Андрея Николаевича Короеда. А так как свидетелем он оказался действительно единственным, то ему же, по совместительству, была предложена роль главного подозреваемого. В связи с этим у него была взята подписка о невыезде и письменное изложение обстоятельств его полугодичного отсутствия с подробным описанием, как и с кем он провел это время, да еще с указанием имен и адресов свидетелей, которые могли бы это подтвердить.

Покинув отделение, Матлин еще некоторое время просидел на скамеечке в парке, осмысливая происшедшее и в глубине души надеясь, что следователь выскочит за ним вдогонку с извинениями и обещаниями замять этот досадный инцидент. «Вы до сих пор не дали определенного ответа на вопрос, был ли с вами пропавший Короед…» — наезжал следователь, не подозревая, что главного свидетеля это интересовало ничуть не меньше. «Каково хамство!» — думал Матлин, но убедительного оправдания себе не находил. Точнее, инстинкт самосохранения подсказывал ему: один намек на пережитую тобой, лягушонок, амнезию и при первом же сеансе гипноза ты выболтаешь все… даже если не все — для психушки любого количества информации будет достаточно. С ощущением абсолютного тупика в душе, он решительной походкой направился к родителям предполагаемого потерпевшего.

На его счастье, отца, главного вдохновителя следствия, дома не оказалось. А прослезившаяся мать не смогла сообщить ничего нового: «Он вышел из дома очень рано, в четыре утра. Я проснулась и думала спросить, куда ж он в такую рань собрался? Но не спросила. Ах, если б знать… Он был совершенно обычным в последние дни. Только все время ждал звонка и спрашивал «мне никто не звонил?», «мне ничего не просили передать?» Кажется, он устраивался на работу. О тебе не говорил ничего. Мы читали все письма, которые ему пришли за последние годы. Там тоже — ничего особенного. Записную книжку он забрал с собой. Он взял еще старую спортивную сумку, но что он в ней унес — не могу сказать. На следующий день мы стали звонить по всем друзьям и знакомым. Тогда-то и выяснилось, что ты тоже пропал. Буквально за день до того ты разговаривал с матерью по телефону, обещал зайти — она тоже очень волновалась, и мы решили, что вы вместе. Мне даже стало спокойнее, что он с тобой, а не один. Через неделю мы обзвонили всех, кого смогли, опросили всех ваших знакомых, заявили в розыск. Когда ты вернулся — у нас появилась надежда. А теперь отец настоял. Он считает, что ты что-то скрываешь от нас. Он хочет точно знать, где и с кем ты был, иначе не угомонится… — женщина опять расплакалась, — если б ты знал, Феликс, сколько трупов мы пересмотрели на опознании. В Астрахань ездили, в Ярославль, везде, где приметы были похожи. Как это тяжело. Не дай Бог…»