Евгений Войскунский - Командировка

- Ты! Тебе дальше нельзя. Давай обратно в машину!

Я быстро шел по пирсу, на полшага отставая от Насти. Когда-то здесь, наверное, был причал яхт-клуба, но сваи давно подгнили, доски расшатались. Они стонали под нашими шагами, словно от боли.

В конце пирса темнели два силуэта, к ним-то и направлялась Настя. Горбоносый, непрерывно матерясь, хватал меня за руку, пытаясь задержать, но я всякий раз вырывался. Я не знал, что буду делать здесь, на продуваемом холодным ветром, стонущем и ухающем пирсе, в следующую секунду. Я просто шел, почти бежал за Настей. Мы достигли конца пирса, когда в одной из двух фигур я узнал толстомордого человека в зеленой шляпе, который давеча привязался ко мне в гастрономе, просил за сына... как его... Окурок... Нет, Огарок!

- Привет, Огарок! - воскликнул я. - Ну как, ты вычистил свои башмаки о штаны человечества?

Огарок хлопал на меня глазами.

- Зачем ты его привела? - спросил он. - Сама же просила не подпускать его...

- Все готово? - оборвала Настя Огарка.

- Готово, готово. И хурма погружена. Спускайся в шлюпку. По отвесной деревянной лестнице, прибитой к одной из свай, Настя полезла в шлюпку, качающуюся у пирса.

- Колька, отдашь фалинь, когда я крикну, - сказал Огарок своему помощнику, парню в кепке козырьком назад, и шагнул к лестнице, намереваясь, очевидно, спуститься вслед за Настей.

И тут...

Герои Стивенсона, Луи Жаколио, капитана Мариетта возопили в моем возбужденном мозгу: "Не трусь! Вперед! На абордаж!"

Я с силой оттолкнул Огарка от лестницы, он, взвыв, повалился навзничь на краю пирса. Опередив опешившего Кольку, я сорвал петлю фалиня с пала и с неожиданной для самого себя обезьяньей ловкостью прыгнул в шлюпку. Настя завизжала и упала на какие-то корзины. Хорошо еще, что я угодил в шлюпочный нос: загруженная корма как бы сбалансировала мой дикий прыжок. Бросив канат на носовую банку, я обеими руками оттолкнулся от сваи. Все это произошло в несколько секунд - шлюпка послушно отошла от пирса, качаясь на волнах. Сев на вторую банку, я схватился за весла, вставленные в уключины, развернул шлюпку и погнал ее к волнолому. Я видел, как темные фигуры на пирсе размахивали руками. Ветер доносил обрывки матерных слов. Я крикнул им:

- Эй, вы, черти! Сарынь на кичку!

Настя, сидя на корме, сняла свою джинсовую курточку и озабоченно счищала с нее что-то желтое.

- В чем это ты измазалась? - спросил я невинно, продолжая наваливаться на весла.

- Дурак! - зло взглянула она на меня. - Попрыгун чертов!

- А-а, понимаю, ты упала на корзины с хурмой. Бедненькая!

- Дима, поверни обратно к берегу. Немедленно!

- А как же твой бывший муж? Ты хочешь оставить его без хурмы? Ай-яй-яй, ведь он так ее любит.

- Перестань дурачиться! Поверни, говорю тебе!

- Что наша жизнь? Хурма! - пропел я. - Пускай Огарок пла-а-чет... Кстати, он-то кем тебе приходится? Любимым дядюшкой?

- Что-то ты очень веселый. - Настя смотрела на меня по-прежнему сердито, но, как бы сказать, не без интереса.

С волны на волну, с волны на волну - шлюпка шла резво под ударами моих весел. Хорошая шлюпка-четверка, полугичка. Дынная корка луны вынырнула из-за туч, снова заволоклась, опять вынырнула. Луне определенно было интересно посмотреть, чем кончится наше ночное приключение. Левее, там, где был порт, вспыхнул прожектор, повел голубой луч по акватории гавани.

- Если нас увидят и догонят на катере, - быстро проговорила Настя, - ты должен сказать, что мы брат и сестра, везем хурму в Гнилую слободу.

- Так-так-так. - Я покивал. - А потом мы зайдем за волнолом, он скроет нас от прожектора, и мы подойдем к крейсеру. Да?

- Да.

Прожекторный луч истаял, не дойдя до нас. Очень жаль. Наверное, тех, кто наблюдал за морем, не интересовал заброшенный, полусгнивший пирс бывшего яхт-клуба. Да, жаль. Уж я показал бы катерникам, какую хурму мы везем.

Я оглянулся. До черной черты брекватера, сиречь волнолома, было еще довольно далеко. Я начал уставать и ослабил темп гребли. В конце концов, мы не на шлюпочных гонках (в школьные годы я, знаете ли, участвовал в них).

- Послушай, Настя, - сказал я, переведя дыхание. - Мы хоть и не брат и сестра, но и не чужие друг другу люди, верно?

- Ну, верно.

- Так скажи мне как другу: зачем ты ввязалась в эту гнусь? Ты действительно хочешь полной реставрации советского режима?

Настя надела измазанную раздавленной хурмой курточку и зябко повела плечами.

- Почему не отвечаешь? Мы же все в "Большой газете" придерживаемся либеральных взглядов. Да и ты в своих телеобозрениях проезжалась по правоверным коммунистам.

- Дима, хватит трепаться, - резко оборвала она. - Греби быстрее. Мне холодно.

- Настя, пойми: Россия не выдержит новой октябрьской революции. Неужели ты хочешь гибели...

- Никакой гибели не будет! И не правоверные коммунисты придут к власти - они тоже трепачи, - а решительные люди, настоящие мужчины, способные навести в стране порядок.

- Порядок страха? Нового Гулага?

- Ой, только не тычь мне под нос старое пугало! Новая власть заставит работать людей, отвыкших от работы. Прижмет воров и спекулянтов, отнимет у них наворованное богатство...

- И будет новая гражданская война...

- Не будет!

- Будет! И ты со своим Братеевым дашь сигнал к ее началу.

- Заткнись, идиот! И давай греби быстрее!

- А куда нам, собственно, торопиться? Некоторое время мы молчали. Я греб все медленнее, потом бросил весла:

- Я устал.

Месяц плыл над нами, словно небесный соглядатай. А в моем мозгу, во всех его извилинах шла напряженная работа: что мне делать? Ясно было только одно: нельзя доставлять на крейсер груз, который там ожидали.

- Дима, - сказала Настя медовым голосом, прорезавшимся у нее в лучшие минуты наших отношений. - Милый, я вовсе не хочу с тобой ссориться. Ты доказал, что способен на решительные поступки - это мне по душе. Но я прошу, очень прошу: не мешай мне этой ночью.

- Ладно, - кивнул я.

- Вот, умница. У нас с тобой будет еще много ночей. А сейчас - греби. Пожалуйста!

- Знаешь что? Может, поменяемся местами? Ты ведь умеешь грести. А я отдохну минут пятнадцать - двадцать.

Настя смотрела на меня так, словно у нее были рентгеновские лучи вместо глаз.

- Ну хорошо. - Она поднялась. - Давай поменяемся. Но только на четверть часа.

Мы, сохраняя равновесие в качающейся шлюпке, шагнули друг к другу, и, прежде чем разойтись, я обнял Настю, а она быстро меня поцеловала. Прямо как в "Тамани", мелькнула мысль.

Весла в руках Насти зачастили. Минута за минутой истекали в тревожном молчании.

Ну, все! Надо действовать.

Я привстал, обернувшись к груженой корме, схватил одну из корзин с хурмой и выбросил за борт.

- Что ты делаешь? - крикнула Настя. - Сейчас же прекрати!

За первой корзиной последовала вторая. Настя обложила меня матом такое я слышал от нее впервые. Я работал быстро - третья и четвертая корзины с хурмой плюхнулись в воду. И я увидел...