Виктор Эфер - Бунт атомов

«Всем! Всем! Всем! Внимание! Только что получено сообщение из Калифорнии от профессора Менцеля, слышавшего сегодня ночью объявление профессора Стаффорда. Профессор Менцель подтверждает все выводы и заключения профессора Стаффорда и доносит, что хотя он и не имел еще времени систематизировать свои наблюдения над кометой „Патрицией“, — но что он вполне разделяет, на основании полученных им предварительных данных, утверждение профессора Стаффорда о неизбежности космической катастрофы. Оба профессора сходятся на том, что надежда на то, что Юпитер, проходящий вблизи при пролете „Патриции“, может отклонить ее полет, высказанная сегодня утром профессором Парижской обсерватории — является нереальной и основана на ошибочном исчислении скорости „Патриции“».

Радио вновь замолкло и через пять минут продолжало далее:

«На чрезвычайном заседании Имперского Его величества правительства вынесены следующие постановления, приобретающие силу законов со времени их опубликования:

„Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Первое: Человечество не может и не должно до последнего вздоха последнего живого человека на Земле утратить веру в неизреченное милосердие Отца Небесного. Не должно пассивно ждать гибели, но напротив того — обязано предпринять все возможное в пределах человеческих сил для обеспечения своей безопасности и защиты от надвигающейся катастрофы в уповании на то, что катастрофа может быть только частичная. Второе: Все правительства всех держав мира объединяют и координируют свои усилия в деле руководства спасательными мероприятиями. Третье: Правительствами уже делаются соответственные распоряжения по оборудованию под убежища всех известных глубоко залегающих пещер и по снабжению их приборами искусственного производства кислорода и накопления в них достаточных запасов продовольствия. Четвертое: Все трудоспособное население всех стран считается мобилизованным, с настоящего момента, для выполнения этих работ и прорытия новых пещер и тоннелей под дном морей и океанов, где имеются наибольшие возможности спасения в условиях повышения температуры и воздушного давления от сближающихся небесных тел. Пятое: Каждый обязан оставаться на своем посту для обеспечения нормальной жизни до получения, им персонально, нового назначения на общественные работы. Шестое: Все нарушители общественного порядка, покушающиеся на ослушание и пытающиеся использовать тревожное время в своих интересах — будут караться смертью на месте преступления без суда и следствия“».

По неведомым причинам доктор Макдуф теперь не только вновь обрел дар речи, но даже и способность к некоторой игривости.

— Ну, Сэм, вам поручается заготовить нам съестные припасы. Сотня хороших, жирных гусей — будет как раз впору. Ну, еще там свиных окороков, добрых пудингов и тортов… Но главное — не забудьте, миллион чертей и пятнадцать дьяволов, — старого эля… На острове Энст, слава Господу, пещер много — рыть не надобно! — И, хлопнув Сэма по плечу, доктор докончил: — А лондонский парень об этом деле видно давно знал… Помяните, Сэм, его проклятый намек на столкновение шаров?.. А?!

У мистера Конвэя были свои причины отказываться от настоятельных просьб Мэттью Роллинга не спешить с отъездом и погостить в лаборатории подольше. Даже синие глаза Пат, выражение которых, как показалось Конвэю, было мягким и немного грустным при прощании, не смогли повлиять на его решение, и он остался непоколебимым.

Пат, подавая руку, сказала ему:

— Если вы будете нас навещать, я буду очень рада…

Мистер Конвэй сморщился, как если бы ему в рот попал кусок лимона и, ничего не ответив, отвел свои глаза и включил мотор.

Выехав на дорогу, вместо того, чтобы свернуть вправо, на ответвление ведущее в Сэкс-Ярд, он неожиданно свернул влево по главной дороге, ведущей в Бельмонт. Автоматически следя за поворотами, подъемами и спусками и машинально крутя рулевое колесо, он раздумывал над создавшимся положением.

— Итак, если бы не «Патриция» — то мир все же оказался бы лицом к лицу с угрозой той колоссальной опасности, которую вызвал к жизни, как спирит вызывает духов, Мэттью Роллинг!.. — Конвэй представил себе, какой шум поднялся бы вокруг этого открытия. Каких бы путей не использовали, каких бы средств не применили агенты тех государств, которые и сейчас еще, через несколько лет после окончания Величайшей, второй Мировой войны — мечтают о новых завоеваниях, о покорении силою оружия других народов и о навязывании этим другим народам своей воли, своих взглядов и своих систем… Сколько было бы новых преступлений, новых ужасов, какая глухая подземная борьба закипела бы вокруг этих нескольких листов расчетов и инструкций, о которых говорил Мэттью. Это открытие явилось бы теми дрожжами, на которых с катастрофической быстротой взошли бы и развились ненависть и вражда, неминуемо ведущие к новой, еще ужаснейшей человеческой бойне, на этот раз, может быть, последней.

«Дико! — раздумывал мистер Конвэй. — Разум — это нечто абсолютное, нечто высшее! Чудо из чудес! На Земле — песчинке во вселенной — человек, величина порядка одной биллионной самой малой величины… И у этой умозрительной частицы, живущей в среднем 60 оборотов Земли вокруг Солнца — разум, охватывающий всю Вселенную!.. А это, видимо, против законов природы, — этим нарушается равновесие, и разум, способный решить все задачи Мироздания, должен логически прийти к отрицанию себя и уничтожению себя… Тогда равновесие вновь восстановится».

Въехав в Бельмонт, мистер Конвэй был поражен несколько необычным оживлением, царившим на улицах городка. У каждого общественного здания толпились небольшие кучки людей, о чем-то оживленно беседующих… Обратил внимание мистер Конвэй также на чрезмерное количество лиц, нетвердо держащихся на ногах и с размашистыми жестами выкрикивающих какие-то тирады, в которых спрягался во всех временах и лицах глагол «плевать»…

Приостановив свой автомобиль, мистер Конвэй вежливо осведомился у одного из таких покачивающихся субъектов, где находится телеграф.

— Телеграф?! — выпучил глаза тот, будто его спросили о чем-то неслыханном. — А за каким, собственно, чертом вам телеграф?! Плевать!.. К чертям все телеграфы мира… Я сам… телеграфист и, извольте видеть, совершенно не интересуюсь телеграфом. Вылезайте из вашего экипажа и пойдемте пропустим по стаканчику за упокой души всех телеграфов… Да и нас с вами, заодно…

— Но, право же, мне необходим телеграф, — несмело настаивал мистер Конвэй.

— Не валяйте дурака!.. Плюньте! Теперь нет ничего необходимого, кроме огненной воды, дающей радость… — И собеседник мистера Конвэя, отойдя, затянул, хотя и не очень громко, популярную песенку: