Виктор Эфер - Бунт атомов

Если бы работодатели этого джентльмена были несколько щедрее и щедростью своей могли бы заставить его быть исполнительнее и с большим рвением работать — то совершенно несомненно, что вся эта история приняла бы совершенно иной оборот, а история человечества, возможно, пошла бы совершенно другими путями. Но лишних 5 или 10 фунтов стерлингов не были заплачены, и почтенный джентльмен, в котором мистер Ричард Конвэй без труда признал бы Филиппа Форка, своего недавнего знакомца, не посчитал необходимым за полученную мизерную сумму искать новые пути для передачи письма. И письмо это, вместо того, чтобы попасть в руки Джона Вилкинса, эсквайра, разнес резкий северо-восточный ветер по всему острову Энст в виде бесформенных клочков и обрывков. Если бы мистер Ричард Конвэй догадался собрать их, то, тщательно подобрав и сложив отдельные куски, он имел бы случай пополнить третьим экземпляром свою коллекцию из имеющихся уже в его распоряжении двух загадочных писем… Это третье письмо имело непосредственное отношение к нему лично и содержало указание Джону Вилкинсу, что ему следует остерегаться мистера Ричарда Конвэя, ибо этот последний перехватил листок из календаря за 30 сентября 195… года. К этому же письму был приложен второй листок за то же число, от получения которого адресатом — зависело, очевидно, очень многое…

Оставшись один, мистер Конвэй почувствовал, что его начинает бить нервная лихорадка и сначала приписал это действию всего только что услышанного. Однако, глубже исследовав причины своего состояния, он неминуемо должен был прийти к выводу, что лихорадка эта вызвана не столько перспективами новых открытий в области атомной энергии и даже не приближающимся с неумолимостью рока днем встречи нашей планеты с космической гостьей, сколько тем обстоятельством, что мистрис Вилкинс, которой, несомненно, известен факт его пребывания здесь, — отнюдь не торопится приветствовать его… Рассеянно блуждая взором по комнате и бродя из угла в угол, останавливаясь то перед картинами, изображавшими по большей части унылые северные пейзажи, то перед книжными шкафами, наполненными научными сочинениями из физики и химии, он не переставал ругать себя, применяя к собственной персоне самые нелестные эпитеты, начиная от «мальчишки» и кончая «дурацким идиотом». Он прекрасно понимал, что не мог придумать ничего глупее, как тосковать и томиться по женщине, во-первых, никогда не выражавшей никакой заинтересованности в его персоне, во-вторых, жене другого человека и, наконец, в-третьих — накануне гибели Земли…

Все это было глупо и как-то даже не умещалось рядом в голове мистера Конвэя. Сердце его замирало всякий раз, когда он вспоминал ее насмешливые губы, интонации ее как будто всегда немножко утомленного голоса и стрельчатые ресницы, открывающие при взлете бездонную глубину ее синих глаз… Рядом с этим казалось нереальной и угроза Земле со стороны небесной тезки Пат и присутствие ученого мистера — ее законного мужа. Конвэй не хотел ничего и не надеялся ни на что, но видеть ее, слышать ее голос, впивать всем своим существом то обаяние, которое было распространено вокруг этой женщины — теперь было для него такой же необходимостью, как дышать. Теперь он даже не называл ее мысленно нежными именами и «Пат», как делал это до ее замужества, и не смел представить себе, что он может целовать эти губы, которые целует другой и… которые целуют другого — но все его существо было полно даже не мыслью о ней, но чувством ее… И если бы в межзвездных просторах не неслась с чудовищной скоростью новая комета, которая должна расщепить на атомы и Пат, и его самого, и Роллинга с его атомами, и эти песчаные холмы — он считал бы себя несчастнейшим человеком на Земле.

Прошло уже довольно много времени, часы где-то за стеной пробили семь, и мысли его постепенно приняли несколько иное направление. Он вспомнил упоминание о красных глазах Пат и намеки Роллинга. Через эти ассоциации он пришел к необходимости решать: следует ли сообщить Роллингу о своем приключении в «Львиной гриве» или же действовать на свою руку. Не подмигни ему Мэттью — он, вероятно, рассказал бы ему все, но теперь Конвэй подумал, что всякие его выпады против Вилкинса неизбежно будут приписаны Роллингом его заинтересованности в Пат и расценены, как весьма неблаговидные приемы.

Конвэй покачал головой и пробормотал сквозь зубы:

— Я, кажется, окончательно запутался во всем этом. Ну, да все равно… Все это не имеет никакого значения. Сейчас я живу и все живет только по инерции.

Если бы в эту минуту комета профессора Стаффорда обрушилась на Землю — она, вероятно, не произвела бы такого впечатления на мистера Ричарда Конвэя, как вошедшая в комнату племянница профессора. На лице Патриции не было следа горечи, на что подсознательно надеялся Конвэй, и глаза ее не были краснее обыкновенного. Напротив, она была очень оживлена и протянула замершему Конвэю обе руки, которые он горячо сжал.

— Не сердитесь на меня, пожалуйста, что я заставила вас так долго дожидаться; я была немножко занята. Я так рада видеть вас…

— Не будет ли нескромностью спросить — чем?.. — слегка улыбнувшись, спросил Конвэй, не выпуская ее маленьких рук, которые она не отнимала.

Патриция взглянула в его глаза, и ему почудился в них немой и немного тревожный вопрос… Затем она опустила ресницы и уголок ее губ дрогнул.

— Вы очень быстро поймали меня… Я не была занята, но у меня все чаще появляются приступы хандры, когда мне не хочется смотреть на мир Божий…

Сердце Конвэя подпрыгнуло, но он промолчал.

— Как только Джон будет вполне готов, мы пойдем обедать. А пока расскажите мне, чем вы занимаетесь в этой глуши. Тоже отдыхаете от мира и людей?

— Если хотите — да. Во всем мире есть только один человек, кого я хотел бы видеть, — мрачно выговорил мистер Конвэй.

Патриция рассмеялась:

— Мы с вами два унылых и мрачных мизантропа. Представьте себе, я тоже захотела видеть единственного человека и мое желание мне было легко осуществить. Мне достаточно было только прийти в эту комнату…

— Вы хотели… меня видеть? — широко открыл глаза мистер Конвэй, подаваясь даже несколько вперед в своем кресле.

— Конечно! Мэттью, как я уже говорила вам, все это время не жалеет превосходных степеней по вашему адресу и что же удивительного, если бедная узница этого отвратительного места нарисовала в своем воображении героя и сказочного принца… С того времени, когда вы спасли меня от фокусов моего мотора — я только и ждала вашего визита…

Мистер Конвэй почувствовал теперь, что сердце его упало и куда-то далеко-далеко покатилось. А человеку без сердца легко решиться на безумие.