Виктор Эфер - Бунт атомов

Трудно сказать, знал ли Вилкинс, куда он направлял свой побег?.. Вернее всего, охваченный одной мыслью — скрыться, после того, как понял, что был самым жесточайшим образом проведен за нос, он ехал просто туда, где видел дорогу, стараясь как можно скорее увеличить расстояние между собой и лабораторией, откуда, несомненно, будут начаты поиски.

Хотя ночь не была такой непроницаемо черной, как вчера, и свет звездного неба позволял яснее различать дорогу, беглец не решался ехать слишком быстро, что позволяло Конвэю, напрягая внимание, держаться все время на приблизительно одинаковой дистанции. Но Вилкинсу пришлось притормозить, объезжая выступ скалы, который круто огибала дорога… Случайно бросив взгляд через плечо назад, он увидел неосторожно приблизившийся «Плимут»… Дикий ужас сжал костлявой рукой горло Вилкинса… Совершенно потеряв контроль над собой, он включил третью скорость и нажал педаль газа… Мотор рассерженно зарычал и спинка сиденья толкнула Вилкинса…

С этого момента слежка превратилась в травлю… Ветер засвистел, обтекая кузовы автомобилей, и какие-то неясные силуэты замелькали в стеклах, исчезая, будто кто-то сдергивал их рывком с поля зрения…

Эта бешеная езда в темноте — была игрой со смертью, стерегущей за каждым поворотом, выглядывающей из-за всякого камня на дороге. Продолжать ее дальше было совершенным безумием, и Конвэй включил полный свет в свои фонари… Белое пятно выхватило из ночной черноты кусок стелящейся дороги, и рельефно выделился мчащийся «Рольс-Ройс»…

Поняв, что терять более нечего, Вилкинс зажег и свой свет… Это дало ему возможность довести скорость до предела…

Они двумя сверкающими и храпящими апокалиптическими чудовищами пронеслись мимо строений какого-то поселка… Прошумели мимо ряды деревьев; у переезда с закрытым шлагбаумом «Рольс-Ройс» и не подумал остановиться и с оглушительным треском разнес деревянную штангу…

Несущийся за ним на расстоянии 100 метров «Плимут» едва успел выскочить из под колес налетевшего локомотива поезда Харольдсвик-Бурфиртс… Отсюда, вдоль берега какого-то заболоченного озера, пролегало ровное, как стрела, шоссе.

Здесь Вилкинс попытался выжать из своего мотора последние капли мощности, и через несколько секунд для Конвэя стали ясны преимущества фирмы «Рольс-Ройс» перед «Плимутом»… Преследуемый стал неуклонно уходить… Конвэй прибег к последнему средству и выключил глушитель… Мотор оглушительно взревел, и на какое-то время Конвэю показалось, что дистанция перестала увеличиваться… Стрелка спидометра резко качнулась и накрепко примерзла к цифре 126… Колеса, казалось, не касались дороги, а скользили над ней… Но «Рольс-Ройс» уходил. Это было вне всякого сомнения.

— Уйдет… — сдавленно прошипел Конвэй, щуря слезящиеся от напряжения глаза. — Уйдет.

Тогда он вытащил из кармана свой «Браунинг» и три раза выстрелил, целясь в нижнюю часть автомобиля Вилкинса. Одна из пуль нашла свою цель и шина оглушительно хлопнула… Заднюю часть «Рольс-Ройса» тотчас же занесло и со скрежещущим треском он врезался в каменную тумбу и медленно, как бы нерешительно, перевернулся на бок… Раздробленный мотор, залитый бензином, вспыхнул…

Едва успев затормозить свой «Плимут», чтобы не налететь на опрокинутый горящий «Ройс», Конвэй поспешно подбежал к нему и при сильном, резко выделяющем тени, свете фонарей «Плимута», перемешивающемся с прыгающими отсветами горящего бензина, увидел лежащего в каком-то сломленном положении человека… Голова лежащего представляла сплошное кровавое месиво. Мистер Джон Вилкинс, эсквайр, — был мертв. Рядом валялся выброшенный силой толчка объемистый кожаный портфель.

Несколько секунд мистер Ричард Конвэй стоял, созерцая это зрелище, затем покачал головой и стал вытаскивать тело Вилкинса из горящих обломков. Однако, в заднем пассажирском отделении он заметил длинный, завернутый в толстый пушистый плед предмет, и сердце мистера Конвэя, пристукнув лишний раз, почему-то остановилось… Порывисто бросившись к этому предмету, оказавшемуся вторым человеческим телом, он поднял его и, положив на землю дрожащими руками, развернул плед.

Перед ним лежала связанная каким-то шнуром Патриция Вилкинс, вновь ставшая Патрицией Стаффорд… Ее волосы цвета золота были растрепаны, глаза закрыты и губы плотно сжаты в горькой болезненной улыбке…

Где-то высоко в небе, между звезд «Большой Медведицы», блестела новая яркая звезда — комета. Мистер Ричард Конвэй обратил свой взор к небесной тезке женщины, неподвижно распростертой перед ним, и призвал комету ускорить свой полет…

Заглушенное рыдание готово было вырваться из его груди, но мистер Конвэй был слишком мужественным человеком, чтобы даже в такой момент потерять власть над собой. Он склонился к Патриции и, всматриваясь в ее прекрасное лицо, прошептал:

— Только эти звезды знают, моя Пат, чем ты была для меня… Если бы ты осталась жить и я увидел бы в твоих глазах хотя бы искорку, вспыхнувшую для меня, — я сошел бы с ума при одной мысли о комете, которая должна забрать мою жизнь, могущую быть такой прекрасной рядом с тобой. Прощай, моя Пат!..

Здесь мистер Конвэй допустил некоторую сентиментальность… Он прикоснулся губами ко лбу Пат…

Если мистер Конвэй и не был врачом, то, тем не менее, если бы он был менее возбужден и более внимателен с самого начала — он был бы избавлен от необходимости говорить эпитафии над живым телом…

И в конце концов мистер Конвэй заметил это…

Она дышала… Слабым, едва уловимым движением ее грудь поднималась и опускалась, и этого было достаточно, чтобы остановившееся сердце мистера Конвэя вновь застучало и стало бешено прыгать в грудной клетке…

Быстро разрезав узлы стягивающего ее тело шнура, он бережно перенес ее в свой «Плимут». К чести мистера Конвэя нужно сказать, что у него хватило рассудительности для того, чтобы не забыть и о толстом портфеле.

Через полчаса быстрой езды он уже подъехал к воротам лаборатории. Ветеран впустил его только после того, как увидел у него на руках бесчувственную Патрицию, после чего сокрушенно заохал что-то на тему о том, что весь свет сошел с ума.

Конвэй внес свою драгоценную ношу в знакомую уже ему комнату и, уложив на кушетке, разыскал коньяк и влил основательную его порцию сквозь стиснутые зубы Патриции. Этого простого средства оказалось достаточно, чтобы она пришла в чувство. Она не спросила, как это сделали бы 99 женщин из 100 после обморока: «Где я?»… Она открыла глаза и, увидев над собой склоненное лицо Конвэя, снова крепко зажмурила их. Ей показалось, что она уже умерла и видит виденье… Снова открылись ее синие, как васильки в золотой ржи ее разметанных волос, глаза… Лицо мистера Ричарда Конвэй было так комично перекошено жесточайшей тревогой, что Пат слабо рассмеялась…