Генри Каттнер - Ночная битва [Сборник]

И дьявол не заставил себя ждать…

Председатель Объединения едва не свалился с кресла. Щеки его посерели, челюсть отвисла, а суровые голубые глаза за контактными линзами потеряли свою обычную проницательность и сделались просто глупыми. Бен Холидей медленно крутнулся на кресле и посмотрел на нью-йоркские небоскребы, словно желая убедиться, что все еще находится в двадцать первом веке — золотом веке науки.

Никакой ведьмы на метле за окном не было.

Несколько приободрившись, Холидей повернулся к прямому седовласому человеку с узкими губами, сидевшему по другую сторону стола. Доктор Элтон Форд не походил на Калиостро, он выглядел тем, кем был на самом деле: величайшим из психологов.

— Что вы сказали? — неуверенно переспросил Холидей.

Форд с педантичной точностью соединил кончики пальцев и склонил голову.

— Вы же слышали. Все дело в призраках. Вашу антарктическую станцию захватил призрак.

— Вы шутите. — В голосе Холидея звучала надежда.

— Я представляю вам свою теорию в наиболее упрощенной форме. Разумеется, без исследований на месте я не могу ничего доказать.

— Призраки, надо же.

Тень улыбки скользнула по губам Форда.

— Да, но без белых саванов и звенящих цепей. Этот тип призрака не противоречит логике, мистер Холидей, и не имеет ничего общего с древними суевериями. Он мог появиться только в век науки и для замка Отранто [16] Имеется в виду классическая «готическая» повесть Хораса Уолпола «Замок Отранто». совершенно не подходит. В наши дни вы со своими интеграторами проложили призракам новые пути. Боюсь, если не предпринять, нечто радикальное, вслед за этим призраком появятся другие. Я верю в свои силы и в то, что сумею поправить дело и сейчас, и в будущем, но доказать это могу только эмпирически. Я должен изгнать призрака не с помощью колокольчика, Библии и свечи, а психологическим воздействием.

Холидей никак не мог прийти в себя.

— Вы верите в духов?

— Да, со вчерашнего дня. В принципе явление это не имеет ничего общего с фольклорными персонажами, однако, оперируя нашими данными, мы приходим к тем же результатам, что и авторы страшных историй. Симптомы те же самые.

— Не понимаю…

— В эпоху волшебства ведьма варила в котле травы, добавляла пару жаб и летучих мышей и этой микстурой лечила сердечные недуги. Сегодня мы оставляем фауну в покое и лечим сердце экстрактом наперстянки.

Обалдевший Холидей покачал головой.

— Мистер Форд, я, признаться, просто не знаю, что вам ответить. Для таких утверждений должны быть веские причины…

— Уверяю вас, они есть.

— Но…

— Пожалуйста, выслушайте, — с нажимом сказал Форд. — С тех пор как умер Бронсон, вы не можете удержать на своей антарктической станции ни одного оператора. Этот парень — Ларри Крокетт — высидел дольше прочих, но и у него проявляются вполне определенные симптомы: тупая безнадежная депрессия, полная апатия.

— Но ведь эта станция — один из главных научных центров мира. Откуда взяться призракам в таком месте?

— Мы имеем дело с совершенно новым видом призрака, — объяснил Форд, — и в то же время — с одним из самых древних. И опаснейших притом. Современная наука завершила полный круг и создала своих призраков. Мне не остается ничего иного, как отправиться в Антарктиду и попытаться изгнать дьявола.

— О Боже! — только и сказал Холидей.

Raison d’etre [17] Raison d’etre (фр.) — смысл существования. станции был огромный подземный зал, высокий и совершенно пустой, если не считать двойного ряда мощных колонн вдоль стен. Его без особого пиетета называли Черепом, а колонны рождали аналогии из древней истории: на ум приходили Карнак, Вавилон или Ур. Они были сделаны из белой пластмассы и достигали в высоту двадцати футов, а в диаметре — шести. Внутри колонн находились, усовершенствованные Объединением радио-изотопные мозги. Интеграторы. Они не были коллоидальными, а слагались из мыслящих схем, действующих со скоростью света, однако определение «робот» к ним не подходило. Вместе с тем они не были индивидуальностями, способными осознать свое «я». Ученые исследовали элементы, составляющие мозг мыслящего существа, создали их эквиваленты, но большей Мощности, и получили чуткие, идеально функционирующие машины с фантастически высоким показателем интеллекта. Их можно было использовать поодиночке или все вместе, причем возможности увеличивались пропорционально количеству.

Главным достоинством интеграторов была эффективность. Они могли решать проблемы, производить сложнейшие вычисления. Расчет траектории метеорита занимал у них минуты или секунды, тогда как опытному астроному для этого требовались недели. В быстротечном, хорошо смазанном 2030 году время было бесценно. Последние пять лет показали, что интеграторы — тоже.

Тридцать белых колонн стояли в Черепе, а их радио-атомные мозги работали с пугающей точностью. Они никогда не ошибались.

Это были разумы, чуткие и могучие.

Ларри Крокетт, высокий краснолицый ирландец, с черными волосами и взрывным темпераментом, сидел напротив доктора Форда и тупо смотрел на десерт, появившийся из пищевого автомата.

— Вы меня слышите, Крокетт?

— Что? A-а, да… Ничего особенного, просто я паршиво себя чувствую.

— После смерти Бронсона на этой должности поменялись шесть человек и все чувствовали себя паршиво.

— Ну… здесь так одиноко, в этой коробке подо льдом…

— Раньше, на других станциях, люди тоже жили в одиночестве. И вы в том числе.

Крокетт пожал плечами; даже это простое движение выдавало смертельную усталость.

— Откуда мне знать… Может, я тоже уволюсь.

— Вы… боитесь здесь оставаться?

— Нет. Здесь нечего бояться.

— Даже призраков?

— Призраков? Пожалуй, несколько штук были бы здесь кстати: оживили бы обстановку.

— Прежде у вас были определенные намерения: вы собирались жениться, добивались повышения.

— Было дело…

— И что случилось? Это перестало вас интересовать?

— Можно сказать и так, — согласился Крокетт. — Я не вижу смысла… ни в чем.

— А ведь вы здоровы, об этом говорят все ваши тесты. Здесь, в этом месте, царит черная, глубокая депрессия. Я и сам ее ощущаю. — Форд замолчал. Тупая усталость, таившаяся в уголках его мозга, медленно выползала наружу, словно ленивый язык ледника. Он осмотрелся. Станция выглядела светлой, чистой и спокойной, но именно спокойствия здесь и не чувствовалось.