Пола Волски - Наваждение

Непонятным образом гардероб Элистэ в большей степени уцелел. Ее платья были разбросаны по комнате, по некоторым из них ходили ногами, некоторые оказались разорваны, но не хватало разве что одного-двух. Как видно, обманчивая простота высокого искусства мадам Нимэ не привлекла варваров, чьи вкусы были на стороне замысловатых рюшей, излюбленных Неан во Зерло в'Инник. Неан практически лишилась всех своих платьев, кроме того, что на ней. Теперь она сгорбившись сидела на краешке кровати и тихо плакала. Рядом с ней Гизин во Шомель оплакивала потерю фамильных драгоценностей. Горе оказалось заразительным - рыдали и все четыре горничные. Однако Элистэ осталась невосприимчивой к слезам. Ее ужас и отчаяние искали выход в гневе. Она осмотрела свои вещи, захватанные и испоганенные грязными ручищами, и это зрелище вызвало в ней тошноту. Ей казалось, что и она сама осквернена. Те предметы одежды, которые еще можно было спасти, надо хорошенько отмыть и отчистить, прежде чем помыслить о том, чтобы надеть их, но даже и тогда она ощущала бы на себе эти невидимые пятна.

Ее негодование подогревалось периодическими появлениями плебеев, которые чванливо бродили по покоям фрейлин с комично важным видом завоевателей. Они глазели на плачущих девушек, злорадствовали, хихикали, поучали их или оправдывались, но прежде всего они приходили, чтобы наглядно продемонстрировать кто здесь хозяин. Впервые в жизни они властвовали, и власть, как вино, ударила им в головы. Женщины неторопливо разгуливали по комнатам, рылись в вещах Возвышенных, присваивая себе все, что им нравилось, и бросали их владелицам молчаливый вызов, вкладывая в каждый грубый жест накопившуюся за многие поколения ненависть. Но гораздо хуже вели себя мужчины, приходившие попросту разглядывать знаменитых фрейлин Чести. Их комментарии были омерзительны, фамильярность нестерпимой, а грубая животная радость таила непрестанную угрозу насилия. Наверное, они попросту развлекались, но опасность казалась ужасающе близкой и реальной. Элистэ, насколько ей это удавалось, хранила ледяное презрение. Не произнося ни слова, она игнорировала и насмешки, и ухаживания. Другие фрейлины Чести старались держаться так же. Меранотте погрузилась в чтение книги, а Гизин и Неан стали строить карточные домики. Девушки в Розовой и Белой комнатах казались существами почти неодушевленными, и все это в целом возымело действие. Пришельцам вскоре надоели эти безжизненные "куклы", и они разбрелись кто куда.

Заснуть было невозможно, не стоило даже пробовать. Всю долгую ночь фрейлины Чести бодрствовали и незадолго до рассвета получили поразительное известие: его величество Дунулас согласился на выработку конституции, в которой четко будут определены права, возможности, обязательства и ответственность в отношениях между монархом и народом - для всеобщего сведения и на все времена.

Элистэ видела в этом вопиющую несообразность. Король есть король, и мысль об ограничении его власти казалась ей абсурдной. Действительно, она как-то однажды проглядела писания Шорви Нирьена, где так красноречиво отстаивалась концепция конституционной монархии, и они произвели на нее впечатление, даже тронули. Но ее столь же трогали и стихотворные драмы прошлого века, в которых драматурги, вдохновленные духом древности, раскрывали конфликт между любовью и честью. Это годилось для блестящего театрального действа и восхитительного развлечения, но имело мало отношения к реальной жизни. А в реальной жизни любому королю требовалась абсолютная власть. Ограничения могли лишь помешать успешному правлению и, возможно, привести к катастрофе в кризисные периоды. Как можно не понимать этого, даже будучи невежественным бандитам?

Горожане, однако, не понимали и требовали множества уступок, угрожавших началом полного распада. Это было невероятно глупо, и Элистэ надеялась лишь на то, что согласие короля предполагает некую скрытую и хитроумную стратегию сопротивления. Сама она, разумеется, ничего не смыслила в стратегических тонкостях и просто мечтала: пусть как-нибудь выйдет так, что король перехитрит своих недотеп подданных и восстановит мир и спокойствие, стабильность и здравомыслие. Иначе восторжествует хаос.

Если все это было уловкой со стороны короля, то уловкой более чем убедительной. За несколько часов король санкционировал собрание Конституционного Конгресса, составленного из депутатов, представляющих провинции Вонара. В течение ближайших месяцев задачей Конгресса будет разработка и принятие документа, закладывающего основы и определяющего структуру реформированного и, как предполагается, улучшенного типа управления страной - такого управления, при котором власть короля перестанет являться абсолютной и король будет нести ответственность перед каким-то парламентом или даже старомодной сотней, где народу тоже, возможно, дадут право голоса. В конституцию войдет статья о правах и свободах, отныне гарантируемых каждому от рождения. По завершении предприятия король должен удостоверить выработанную конституцию своей подписью и печатью, таким образом обозначив свое согласие со всеми поставленными там условиями. После этого Конгресс будет распущен и заменен какой-либо постоянно действующей формой юридически правомочного органа, предложенного новым проектом конституции.

А пока король должен был пойти на ряд немедленных уступок, среди которых, в частности, числилось: открытый доступ народа к некоторым зернохранилищам Возвышенных и гласное распределение их содержимого, отмена всей совокупности налогов и поборов, отмена ограничений на охоту и рыбную ловлю, гарантия того, что никто из горожан, участвовавших в осаде Бевиэра, не будет преследоваться, и, наконец, самое поразительное, - освобождение всех серфов. Отныне ни один из жителей Вонара не будет юридически привязан к земле сеньора.

К негодованию большинства Возвышенных, Дунулас согласился на все поставленные условия - даже на последнее. Это было выше всякого понимания - король, видимо, подчинился беспрекословно. Разумеется, на него оказали значительное давление, и все же его готовность подчиняться, пожалуй, определенно предполагала добровольность. Естественно, эти бандиты начинали думать, что монарх сочувствует их затеям. Теперь, как передавала молва, его чествовали в банкетном зале, подвывая, пуская вздохи и слюни. Расчувствовавшись, мятежники провозгласили его "Другом народа", жали руку, трясли за плечо и даже хлопали по спине. И король сносил все эти оскорбления, а королева стояла рядом, скрывая унижение и душевную боль за слабой застывшей улыбкой. Это зрелище было столь отвратительно, что даже самые оптимистичные из Возвышенных утешали себя надеждой на королевское коварство, в то время как наиболее здравомыслящие в душе презирали слабоволие короля.