Людмила Подосиновская - Голос из тьмы

В этот вечер, как всегда, в кают-компании межзвездного корабля собрался весь экипаж, кроме начальника экспедиции, еще не окончившего работу. Молодой биолог Валерий Свободин расположился у стола с аппаратом для чтения, а физик-космист Аркадий Петрович Айзенберг, высокий, сутуловатый, с сединой в темных волосах, просматривал свои записи — результаты последних наблюдений. Ольга, жена начальника, врач экспедиции, невысокая женщина с короткими русыми кудрями и чуть раскосыми серыми глазами, проверяла одежду путешественников. Уютно поблескивал в теплом свете лампы круглый стол, мягкие кресла стояли вокруг него, экраны приборов белели у стены. Иллюминаторы были закрыты. Слышался приглушенный гул двигателей: ракета набирала скорость, направляясь обратно к Земле от звезды Росс 154.

В динамике зазвучала музыка — старинная, трехсотлетней давности песня о Родине. Застыло перо в руке Айзенберга, поднял голову Валерий, замедлилось движение быстрых пальцев Ольги.

Песня лилась негромко и торжественно. Валерию вдруг вспомнился верхний салон атомного экспресса, стремительно летящие мимо города, поля, сады, бьющий в лицо ветер с запахом трав. Тогда он как-то не замечал всего этого.

Он рвался в космос, думал о предстоящем полете, мечтал о встрече с людьми других миров и был счастлив, добившись участия в этой экспедиции. Он верил, что разумные существа непременно должны быть похожи на людей, и твердо надеялся доказать это, встретив в космосе братьев по разуму, еще более совершенных и могучих. Но его постигло жестокое разочарование — у звезды Росс 154 не оказалось ни одной планеты.

Черные прищуренные глаза Айзенберга в этот миг тоже видели Землю: полярную ночь, голубые льды в свете сполоха и направленные вверх излучатели, рефлекторы, антенны… и навсегда запомнившуюся ему вспышку термоядерного солнца, которое он вместе с друзьями зажег над Арктикой. Потом он мало жил на Земле, долго работал на космических станциях. И это не прошло безнаказно: в путешествии он вдруг начал быстро стареть, несмотря на то, что ему еще не было и восьмидесяти лет. На Земле сумели бы остановить преждевременную старость. Но до Земли еще более четырех лет…

А Ольге на минуту показалось, что она дома, в Ракетограде, и стоит только поднять глаза, как в окно увидишь заповедную тайгу, башни родного ракетодрома, а из соседней комнаты сейчас донесутся голоса детей. Какие-то они теперь? Ведь только для путешественников полет продолжается восемь — девять лет, а для жителей Земли пройдет больше двадцати лет, ее малыши уже взрослые. Чем они живут, о чем мечтают? Как они ее встретят? Да и помнят ли?

Все встрепенулись от негромкого звонка. Один из экранов засветился: на нем появился широкоплечий светловолосый человек с крупными, резкими чертами лица. Начальник экспедиции Орловский.

— Друзья! Скорее сюда, в радиоаппаратную!

Путешественники вскочили со своих мест.

Распахнув дверь в каюту, они остановились на пороге, изумленные какими-то странными, сильными и мелодичными звуками, льющимися из аппаратов. Орловский стоял у большого приемника, напряженно вслушиваясь.

— Николай Андреевич… что это? — тихонько прошептал Валерий.

— Тише… Не знаю… Голос Вселенной…

— Запись включили? — спросил Айзенберг.

— Да.

— Какая волна?

— Семь и девять десятых…

— Направление?

— Район звезды Барнарда.

Это не было похоже ни на голос человека, ни на писк азбуки Морзе, ни на музыку Земли. Скорее всего это можно было сравнить со звоном далекого колокола, с тревожным зовущим набатом.

Но звуки затихали, ослабевали, как будто уходили вдаль. Напрасно Орловский и Айзенберг крутили ручки, стремясь удержать необычную передачу. Из динамиков доносился лишь привычный шум и треск — радиоголос звезд.

Орловский выпрямился.

— Видимо, все, — сказал он.

— Что это? — взволнованно спросил Валерий. — Как вы думаете, что это было, Николай Андреевич?

— Я не знаю, Валерий. Еще одна загадка космоса, которую, может быть, мы не скоро разгадаем.

— Но неужели вы ничего не предполагаете?

— А вы? — вопросом на вопрос ответил Орловский.

— Это люди, Николай Андреевич! — горячо вырвалось у Валерия. — Это передача разумных существ. Что вы смотрите на меня так? Неужели вы сами так не думаете?

— Почему же нет? — улыбнулся Орловский. — Но это лишь одно из возможных объяснений.

— Но самое логичное, признайтесь. Самое правдоподобное из всех!

— Вам всегда кажется наиболее логичным то, что наиболее фантастично, — усмехнулся Айзенберг. — В ваши годы я, вероятно, решил бы так же.

Валерий дернул плечами.

— У вас есть другое объяснение?

— Объяснений может быть немало, просто мы сейчас не нашли их. Подождите, не ершитесь, я не собираюсь отвергать и ваше. Пока догадка не проверена, она равна нулю. А мы еще не можем ее проверить.

— А не сумеете ли вы расшифровать запись? — задумчиво спросил Орловский. — У нас есть «электронный мозг»…

— Да, да, конечно! — Валерий просиял от радости. — Надо обязательно расшифровать! Может быть, они зовут на помощь, погибают!

— Какие у вас крайние мнения, Валерий, — укоризненно сказал Айзенберг. — Незнакомое радиоизлучение — и сразу же сигнал да еще бедствия. Но Николай Андреевич прав, надо использовать «электронный мозг».

— Подумаем сегодня над программой, — решил Орловский, — а завтра начнем.

…Валерий стал невыносим. Он то молчал целыми днями, то огрызался на каждое замечание. Прошло уже почти два месяца, а дело с расшифровкой не ладилось, никаких осмысленных сочетаний из странной записи звуков не получалось. Ракета все набирала скорость, и Валерию казалось, что пройдет еще немного времени — и будет поздно. Они унесутся прочь от этих мест и никогда больше не услышат загадочных сигналов.

Пуще всего он боялся, что начальник вот-вот скажет: довольно, незачем больше напрасно занимать машину, нужно работать над текущими задачами, изучать то, что доступно разуму. Нет, нет, этого нельзя допустить, нужно убедить Орловского, что расшифровать сигнал очень важно, что отступать нельзя. И оставив Айзенберга на некоторое время в покое, Валерий поспешил в каюту «электронного мозга».

Орловский был там. Он сидел в глубоком кресле за пультом управления и задумчиво разглядывал серебристый кожух умной машины, занимавшей одно из самых больших помещений на космическом корабле. Машина не работала, не горели лампы на пульте, не слышалось негромкого гудения «электронных мыслей». У Валерия упало сердце.