Виктор Гончаров - Под солнцем тропиков. День Ромэна

Величественные эвкалипты предостерегающе поскрипывали, взирая неодобрительно на разодравшихся букашек-двуногих. Светозарное солнце меркло, застенчиво прикрываясь ажурным облачком.

Нарушил перемирие чертенок. Он выскочил из-за дерева и отбежал в сторону, чтобы дать лучшую мишень для своего копья, но «мишень» тоже умела двигаться, и опять из-за дерева торчала одна голова. Подойти ближе чертенок боялся, зато он устроил бешеную гонку вокруг дерева. За время гонки Петька успел убедиться, что напрасно он своего врага зовет чертенком: ни копыт, ни хвоста, ни рожек у него и в помине не было. Не чертенок, а просто — дикарь, австралийский мальчишка, да к тому же неорганизованный еще, беспризорный, по-видимому. Но кем бы он ни был, надо было кончать игру с ним. От этой игры Петька исходил потом и дышал хрипло. Улучив время, когда дикарь гонял его с меньшим азартом, он сорвал с себя брезентовый мешок и выставил его в сторону. В мгновение ока мешок был пробит насквозь вместе с вареным мясом и сосисками техника Лялюшкина. И столь же мгновенно возле мешка очутился дикарь. Из его черной глотки рвался исступленный победный крик. Бедный, он принял мешок за часть Петькиного тела. Не давая ему разочаровываться, Петька сшиб его с ног и закончил бой, приставив к груди опрокинутого врага его же копье.

— Ну, говори: будешь?! Нет, ты говори: будешь?! Будешь драться еще, голая обезьяна?! — орал Петька, не отпуская копья.

Враг, разбитый по всем направлениям, закрыв глаза, тихонько стонал и готовился к мученической смерти…

И напрасно стонал, и напрасно готовился к смерти. Через пару минут у Петьки во рту стало кисло от неприятной роли кровожадного победителя.

— Садись, пошамаем, что ль! — устало предложил он, опускаясь подле врага на землю и развязывая проколотый мешок. Копье он положил рядом с собой.

Дикарь вскочил на ноги и прыснул в бегство, но, пойманный за ногу, растянулся и снова завыл. Тогда Петька сунул ему в нос увесистый кусок вареного мяса. Это произвело магическое действие. Дикарь смахнул слезы с черных щек, растянул блином рожицу и разделался с мясом в два энергичных глотка. Он был голоден, этот малыш, как выгнанный из берлоги медведь.

Когда продуктовый мешок в полном бессилии растянулся на земле, между недавними врагами завязался дружественный разговор.

— Пэтька. Я — Петька… — ткнул себе в грудь победитель.

— Пэть-ика… — повторил дикарь, расплываясь в черномазой улыбке, и в свою очередь отрекомендовался:

— Дой-на. Ма — Дой-на…

Так к обоюдному удовольствию они узнали имена друг друга.

Затем Петька, как примерный пионер, поинтересовался: организованы ли австралийские ребятишки в пионеротрядах, но на этот вопрос получил столь уклончивый, хоть и многоречивый ответ, что ничего не понял.

— Ладно, сам увижу, — ничуть не смутился он этим и перешел к тому, что касалось цели его путешествия в эту страну.

— Дэвочка, маленький дэвочка… — начал он, помогая себе мимикой и жестами. — Маленький дэвочка прилетал… фффф… по воздух… Россия — там, сюда — здесь.

Он был горд, что умел так хорошо объясниться, но Дой-на, выслушав его с блестящими глазами, откровенно и весело рассмеялся. Потом смешно передразнил все его телодвижения и мимику.

Петька обиделся.

— Оч-чень хорошо, — сказал он, надув губы. — Хочешь — вздую… Если, дурак, ничего не понимаешь, то и не косороться…

Это наставление произвело на дикаря некоторое впечатление, он сделался серьезней и внимательней. Но как только Петька опять приступил к своим расспросам, он зафыркал еще несдержанней и, справедливо опасаясь взбучки за это, удрал за дерево.

Петька вызвал его оттуда ласковой улыбкой. В его расчеты не входило терять друга, приобретенного с таким трудом. «Как мне к нему подойти?» — бегала Петькина мысль по закоулкам мозга и наконец нашла исход. Усадив фыркающего дикаря рядом с собой, он достал записную книжку и карандаш и перевел свои расспросы из области разговорной в область начертательную. Рисовал он недурно, и после первых же движений его искусного карандаша Дой-на, напряженный и серьезный, начал смекать что-то.

В несколько штрихов Петька нарисовал баню, возле бани — себя самого с галстуком на шее. Галстук для придания ему большего сходства с оригиналом он зачертил красным карандашом.

— Пэть-ика, — воскликнул изумленный дикарь, размазав рисунок грязным пальцем.

Петька стукнул его карандашом по носу за небрежное отношение к предметам высокой художественности и рядом с собой нарисовал девочку с двумя косичками. На этот рисунок Дой-на ничего не сказал, хоть и напыжился, как индюк на кошку.

На втором рисунке девочка с косичками села в лодочку. На третьем — лодочка поднялась в воздух, встречный ветер раздувал платье маленькой пассажирки, и косички ее торчали палочками, параллельными земле. — Дой-на запыхтел, что-то соображая.

На четвертом рисунке появился черный утес, под ним — озерцо. В воздухе над утесом — лодка с девочкой… У Дой-ны вырвался крик, знаменующий собой сильнейшую степень возбуждения. — Пятый рисунок показал, как девочка брела от утеса к лесу.

Здесь Петька отложил карандаш и подвел австралийца-мальчишку к последнему эвкалипту, где была метка Веры. Дикарю более ничего не требовалось, он все понял. Мало того, он знал эту белую девочку.

— Бамбар! Бамбар! — закричал он, танцуя на месте, как застоявшийся конь, и хлопая себя руками по бедрам. Читателю, незнакомому с австралийским языком, я объясню: «бамбар» значит «белый».

Петька очень обрадовался, — не тому, что Дой-на сказал «бамбар», а тому, что при этом слове он поднял белый камень и приложил его к своему шоколадному лицу. Понимай, мол: у девочки было белое лицо.

Дикарь отбежал в сторону от дерева с меткой и наглядно показал, что произошло затем в том месте, где были массовые следы.

Сначала он сделал из своих паклеобразных волос подобие двух косичек, потом, взяв в руку острый камень, шатаясь поплелся от дерева к дереву. За каждым деревом здесь сидело по такому же чернокожему, как он, — это он и показал, бросив на время первую свою роль и поочередно посидев с свирепым лицом за целым рядом деревьев… Девочка с косичками между тем шла и шла, ничего не подозревая. Вдруг на нее набросились чернокожие. Дой-на изобразил короткую схватку. Они подняли свою пленницу, отчаянно кусавшуюся, и понесли ее. Продолжая изображать многочисленную процессию, Дой-на двинулся вглубь леса. Петька за ним. Пройдя шагов сто, дикарь изобразил новую массовую сцену. Оказывается, похитителей караулили другие чернокожие. Новая схватка длилась с четверть часа, — Дой-на честно провозился сам с собой в течение этого времени. В результате ее первые чернокожие все же вышли победителями. Они устремились дальше в лес, в южную сторону, со своей ношей, а вторые, понурив головы, повернули на север…