Егор Фомин - Сборник рассказов

— Почему? — продолжал он, протягивая нож дрожащими руками подошедшему Фалькону. Голос его порой срывался на хрип, вместе со звуками из его тела уходила жизнь. — Мы же, по таланту и дарованиям вам не уступаем, порой наоборот, и все наше отличие… мы живем на благо только себе… абсолютно. Вы — для других, а разве это… рационально, а люди зовут нас злом… Почему?

Фалькон склонился над ним. И видно было, что горе его не знает предела:

— Подожди, брат. Ты будешь жить, — бормотал он, поднимая Аристократа на руки и шатко направляясь к дверям.

— Не надо… брат, — прохрипел Аристократ, — я умираю… знать бы ответ… хотя вот… он… в вопросе… положи меня…

Видя, что глаза брата гаснут, Фалькон упал на колени и положил голову его себе на руки. Тот то ли закашлялся, то ли рассмеялся:

— Отец… будет недоволен… хотя он всегда… был недоволен… тобой… извини… брат… я не любил тебя… никогда.

Фалькон закрыл его остановившиеся глаза.

Потом тяжело поднялся и оглядел всех вокруг. Поражала горькая сухость в его взгляде, лице, фигуре. Он поднял руку, словно собираясь сделать какой-то жест, потом уронил ее, и хрипло бросил:

— По домам…

Аристократа не пришлось хоронить. Его тело исчезло, хотя когда, никто из присутствовавших не смог сказать определенно. Сразу же Фалькон повел Элиота домой.

Интересно, что из парка они в этот день так и не вышли. Вечером этого бесконечного дня, на привале, Фалькон попросил юношу достать Кристалл.

— Зачем, — изумился тот.

— Я научу тебя владеть им.

— Но, — удивился Элиот еще больше, — отец говорил, что на это уходят годы!

— Мальчик, — усмехнулся Фалькон, — я научу тебя главному — понимать, а остальное ты постигнешь сам.

На следующий день они прошли немного, но Элиот, вдруг, увидел в окружающих деревьях что-то знакомое. Сделав еще несколько шагов вперед, он чуть было не закричал от радости — это был лес его родины. Выйдя на опушку, он припустил было к замку, что был уже виден, но спокойный голос осек его:

— Я дальше не иду.

Элиот недоуменно оглянулся:

— Почему?

— Если я войду в твой замок, легко ли уйду потом?

Элиот глянул на фигуру, стоящую в невероятно густой тени дерева, и понял: убеждать бесполезно.

— Хорошо, — понурился он, — но ответь на два вопроса. Зачем в ту сторону мы шли так долго, а обратно — гораздо быстрее?

Фалькон без ответа легко скользнул к юноше, но продолжившая его руку сталь лишь зазвенела о клинок Элиота.

— Ты знаешь ответ, — сказал Фалькон, убирая оружие.

— Спасибо тебе. Я не могу даже выразить свою благодарность, — смешался Элиот, — ты столь многому меня научил…

— Не надо, — оборвал его Фалькон, — я научил тебя самому страшному из всех искусств человека — убивать.

С этими словами он полуобернулся в лес, собираясь уходить.

— Постой, — окликнул его юноша, — скажи, как тебя зовут?

— Друг, — ответил Фалькон через плечо, — я же показал тебе, как много миров во Вселенной. Прощай…

— Что же, здесь тебя будут называть «Фальконом», — едва слышно сказал себе Элиот, и крикнул уже пустому лесу, — Прощай!!!

Говорят, будто есть человек, что идет из мира в мир, из времени во время. А еще говорят, что появляется он всегда там, где более всего нужен.

Сегодня таверна была полна как никогда раньше. И немудрено, за стенами ее бушевала гроза, да такая, каких уже давно не видели в городе Эльнере. Находясь на окраине города, таверна приютила и ремесленников, и мелких купцов, и заезжих крестьян, и простой уличный сброд.

Раньше в гуле голосов случайных собутыльников трудно было уловить что-то определенное, но вот уже несколько лет разговоры велись на одну тему — Барон Грегор.

Барон опять поднял налоги, Барон устраивает облавы, Барон сидит на шее и погоняет, Барон, Барон, Барон…

В городе несмотря на события последних лет было много приезжих и никто из посетителей не удивился, когда подсевший к одной из компаний человек долго и внимательно слушал разговоры и спросил, наконец:

— Ежели ваш барон разошелся не в меру, отчего не остановите его?

Сидевшие за столом дотошно оглядели новичка. Его рост и соответствующая очевидная сила внушали уважение, а открытое чистое лицо, обрамленное густыми волосами до плеч, схваченными серебряным обручем у лба, располагало к себе всякого.

Такому трудно было не поверить. Всю его фигуру окутывал свободный плащ, пропыленный не в одной дороге, казавшийся древнее своего владельца. Судя по всему, когда-то он имел темно-зеленый цвет.

— Как же, мы пытались, — пробасил дюжий крестьянин, раньше всех насладившийся видом пришедшего, — да разве тут сладишь? Поднялись наши выселки, а у Барона все солдаты как на подбор, железные. Бьют строем, что нож масло режет.

На глаза его накатило горе.

— Всех наших, и жен, и детей… и стариков… — продолжение фразы вместе с тягучей тоской большим красным носом крестьянина потонуло в обширной кружке хмельного варева.

Спустя мгновение оцепенение спало и с других соседей по столу:

— Как же, и мы с нашим кварталом…

— Мы с цехом…

— Так ведь у него солдат, что звезд на небе…

— Они же не щадят никого…

Минутное оживление вновь навеяло тоску и горестные воспоминания на говоривших. Головы поникли.

— Что же, тогда слушайте, — сказал незнакомец и откинулся на спинку стула, — как на свете бывает.

Далеко это было. Не за год и не за сто лет туда не добраться. А только в одной стране, цветущей, свободной, где всякому места хватало, объявился новый правитель. Очень крут он был на расправу. Запретил охоту в исконных землях, начал пашни у крестьян отбирать, их самих в ярмо впрягать. И пошло и поехало. И все бы ему ладно, да появился один человек, не согласный с ним. Прозвали того человека Робин Гуд…

Когда незнакомец закончил свой длинный рассказ, несколько мгновений над всей таверной висела тишина. Однако вскоре начавшийся гул одобрения прервался чистым ясным голосом:

— А не брешешь?

— Что же неправдой кажется? — спокойным глубоким своим голосом ответил, обернувшись, незнакомец.

— Да вот хотя бы. Ты говорил, что он в муху попадал за сотню шагов!

Незнакомец встал:

— Я слышу, дождь уже утих, пойдем.

За ним на улицу высыпала вся таверна.

Дождавшись, когда шум стихнет, он указал рукой на флюгер городской ратуши, ясно видный в чистом свете полной луны:

— Достаточно ли будет, если я отсюда попаду в глаз этого жестяного трубача на флюгере?

— У этого трубача действительно есть глаз, — удивился один пожилой мастеровой, — Но как ты увидел это отсюда?

Тот не ответил, он уже натягивал тетиву длинного лука, неизвестно откуда взявшийся в его руках. Тонко пропела тетива. Раздавшиеся в царившей тишине удивленные возгласы сменились восхищением. Однако затем слова, которые можно было услышать от все возрастающей толпы, привели бы в трепет любого солдата. Какой-то молодой еще, но бывалый, судя по его лицу и фигуре, человек в черном трико, выкрикнул пару коротких, но действенных фраз, и на руках был взнесен на большую бочку, во главу людей. В толпе замелькало оружие.