Игнатий Кларк - Бумажные войны (сборник)

В отличие от монгольской эпопеи краткосрочная польская кампания была широко разрекламирована в Советском Союзе. Фильмы «Танкисты» и «Если завтра война», сопровождавшие Красную Армию в ее так называемом «освободительном» походе, а также принятые в советском обществе ожидания о будущей войне совпали с реальными событиями. Сопротивление, оказанное польскими частями Красной Армии, было пропорционально степени их деморализации германским блицкригом и объяснимой неосведомленности о целях, которые преследовал Советский Союз. Остатки польской армии предпочитали избегать столкновения с советскими войсками, и сдавались под явным давлением превосходящих советских войск. Очень скоро тылы советской армии были запружены пленными. Другой особенностью польской кампании был теплый прием Красной Армии местным населением, как правило, национальными меньшинствами. Журналист Евгений Кригер подытожил: «…шли вперед в обстановке митингов, летучек, в обстановке чуть ли, лирически скажу, карнавала, потому что были цветы, приветствия и т. д….» [282] РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 5. Д. 249. Л. 1. «Освободительный» поход в Польшу трансформировался из сугубо военного мероприятия в своего рода гуманитарную миссию с коммунальным уклоном. Правда, эта пиррова победа была преподнесена обществу в отретушированном виде. Эпизодические попытки организованного сопротивления польских подразделений и ополченцев обнаружат тактическую неграмотность и оперативную близорукость командного состава Красной Армии. Десятки нелепых смертей сопровождали Красную Армию в ее движении на запад: неосторожное обращение с оружием, раздавленные автотранспортом красноармейцы, авто- и авиапроисшествия, железнодорожные катастрофы, паника и вызванная ею беспорядочная перестрелка между красноармейцами и целыми подразделениями и т. д., и т. д. От общественности по распоряжению Сталина скрыли гибель дважды Героя Советского Союза майора С. Грицевца, который был срочно переправлен накануне польской кампании из Монголии в Белорусский военный округ (осенью 1939 г. Н. Шпанов завершит работу над сценарием о Грицевце для Одесской киностудии, однако установленный режим недомолвок похоронит адресную попытку прославления Грицевца). Все это осталось «за кадром» советской пропаганды [283] Токарев В. А. «…похоронен у деревни Павшино»: презентация потерь и мемориальная практика советской стороны в польскую кампанию 1939 года (в печати). . Кампания была преподнесена как триумфальное шествие Красной Армии, один вид которой обращал врагов в бегство. Фотоаппарат батальонного комиссара А. Амелина, одного из добродушных рецензентов «Первого удара», зафиксирует «лирические» эпизоды кампании: многочисленные трофеи Красной Армии, танковые колонны на польских дорогах, помощь местного населения советским войскам. Сентябрьский опыт засвидетельствовал правомерность принятых ожиданий и усугубил оптимистические представления о войне [284] Токарев В. А. Советское общество и польская кампания 1939 г.: «романтическое ощущение войны» // Человек и война (Война как явление культуры). Сборник статей. — М., 2001. .

Таким образом, проверка антиципации реалиями Халхин-Гола и польским походом Красной Армии дала противоположные ответы о степени ее достоверности, что способствовало дальнейшей популяризации искаженных представлений о будущей войне. Даже близкая к апокалипсису по физическим и моральным перегрузкам финская война (1939–1940) не заставит политическую элиту кардинально реформировать «конфетные» постулаты антиципации. Советская антиципация имела компенсаторный характер применительно к обществу. Обещаемый властью военный триумф примирял современника с недавним прошлым и текущей действительностью. Будущая победа над внешним врагом оправдывала методы «социалистического» строительства и предметно убеждала в ненапрасности жертв и усилий, которыми оно сопровождалось. Ощущение защищенности и уверенности в завтрашнем дне прибавляло сакральности культу вождя и власти в целом. Этими популистскими мотивами отчасти объясняется медлительность и малоэффективность психологической и мировоззренческой перестройки советского общества накануне нацистской агрессии. Оттяжка имела катастрофические моральные последствия. Психологический эффект советских военных утопий был отличен от зарубежных аналогов. Литературовед А. Лейтес считал, что зарубежные романисты, максимально обнажая ужасы и бедствия войны, а также подчеркивая гнетущее всемогущество техники в будущей войне, деморализуют читателя, который с фаталистической обреченностью ждет новой бойни [285] Лейтес А. Литература двух миров. — М., 1934. — С. 20. Книга майора Гельдерса Война 1936 года живописала истребительную войну, кульминацией которой стало уничтожение Парижа и парижан английской авиацией. В книге офицера британской авиации Чарльтона Война над Англией германская авиация наносит внезапный удар по английскому району Хендону, где ежегодно проходит авиационный праздник. Сто пятьдесят тысяч пострадавших — цена германского удара по Хендону. Бомбежка Лондона парализует жизнь в британской столице: электростанции выведены из строя, паника в метро влечет гибель восьмидесяти тысяч человек, доки горят, Темза перегорожена потопленными судами. В романе английского публициста Фоулер-Райта Война 1938 года фашистская агентура в Чехословакии накануне германской агрессии взрывает бомбоубежища в Праге и десятки тысяч детей, женщин и стариков гибнут под бомбами. Во втором романе Фоулер-Райта Четыре дня войны была нарисована ужасная картина разрушения Лондона германской авиацией. Ничего подобного советская официальная антиципация не предусматривала. . Страх перед войной становился доминирующим чувством. Советская литература и искусство предлагали безопасную и благородную имитацию современной войны. Самообольщение кинематографическими и литературными победами способствовало тому, что рядовые современники, по словам поэта Ольги Берггольц, жили убеждением, что «на земле нет сильнее нашей Красной Армии, что страна наша, огромная и могучая, смахнет любого, кто сунется к нам, как лошадь смахивает хвостом овода» [286] Хренков Д. Т. Встречи с друзьями. — Л., 1986. — С. 251. . И как следствие официальная антиципация вопреки сталинской установке оказала успокоительное и даже демобилизующее влияние на общество. Военная утопия, по словам М. Кузнецовой, обернулась лжесвидетельством, которое в юриспруденции трактуется как соучастие [287] Кузнецова М. Если завтра война… Оборонные фильмы 1930-х годов // Историк и художник. — № 2, 2005. — С. 26. . Драма 1941 года, по свидетельству современников, заставит их с горечью вспомнить «Первый удар» и аналогичные книги и фильмы [288] Галлай М. Первый бой мы выиграли // Новый мир. — № 9, 1966. — С.19; Яковлев А. С. Цель жизни. (Записки авиаконструктора). — М., 1969. — С. 265; Беляков А. В. В полете сквозь годы. — М., 1988. — С. 295; Лопатников Л. И. Московский мальчик на войне. Отрывки из воспоминаний старого московского журналиста // Новый мир. — № 5, 2005. — С. 118. Автор Первого удара писатель Н. Шпанов в августе 1941 г. будет призван в ряды Красной Армии. Его служба будет проходить в редакции газеты «Сталинский сокол». Из своей первой командировки на фронт Шпанов вернется подавленным неразберихой, неорганизованностью и растерянностью советской армии. , из арсенала которых современник сможет воспользоваться в массовом порядке только правом на самопожертвование в бою или мучительной смертью в плену. В блокадном Ленинграде писатель Николай Тихонов, сам мечтавший когда-то написать роман о грядущей войне, топил печку книгами зарубежных и советских военных специалистов, потому что «ни один их вывод о будущей войне в жизни не осуществился. То ли они нарочно путали, то ли обманывали сами себя, но все, что они писали, оказалось ложью…» [289] Тихонов Н. Из пережитого // Рядом с героями. — Л., 1967. — С. 5–6. .