Жюль Верн - Том 10. Вверх дном. Пловучий остров. Флаг родины

И по команде Себастьена Цорна концерт возобновляется. Наконец, когда он завершается мощным аккордом в четырех разных тонах, артисты останавливаются.

Нет! Не яблоки летят в них из двадцати или тридцати широко распахнутых окон, оттуда доносятся рукоплесканья и крики: «Ура! Гип! Гип! Гип!» Никогда еще слух обитателей Фрескаля не ласкала столь сладостная музыка! И теперь уже, без сомненья, во всех домах окажут гостеприимство таким несравненным виртуозам.

Но пока они предавались своему музыкальному исступлению, к ним незаметно приблизился новый слушатель. Этот человек приехал в коляске на электрическом ходу, остановившейся в глубине площади. Насколько можно разглядеть в ночном сумраке, он был высокого роста и довольно плотного сложения. И вот, пока наши парижане задаются вопросом, не откроются ли для них после окон также и двери, - что остается по меньшей мере неясным, - незнакомец подходит к ним и приветливо произносит на отличном французском языке:

- Я, господа, простой любитель, и мне посчастливилось аплодировать...

- Нашему последнему номеру?.. - иронически спрашивает Пэншина.

- Нет, господа... первому, - редко я слышал, чтобы этот квартет Онслоу исполнялся с таким мастерством!

Без сомненья, этот человек - знаток.

- Сударь, - отвечает Себастьен Цорн от имени своих товарищей, - мы очень тронуты вашей любезностью... Если второй наш номер терзал ваш слух, то дело в том...

- Сударь, - отвечает неизвестный, прерывая объяснение, которое угрожало затянуться, - я никогда не слышал, чтобы фальшивили с таким совершенством. Но я понял, почему вы так поступили. Вам нужно было разбудить добрых обитателей Фрескаля, которые, кстати сказать, уже опять заснули. И потому, господа, разрешите мне предложить вам то, чего вы добивались от них с помощью таких отчаянных средств...

- Гостеприимство?.. - спрашивает Фрасколен.

- Да, гостеприимство, и притом такое, какого даже в Шотландии не встретить. Если не ошибаюсь, передо мною Концертный квартет, чья слава гремит по всей нашей прекрасной Америке, щедрой на изъявления восторга.

- Сударь, - счел своим долгом сказать Фрасколен, - уверяю вас, мы польщены... А... это гостеприимство, - где мы можем найти его... с вашей помощью?..

- В двух милях отсюда.

- В другой деревне?

- Нет... в городе.

- Большом городе?

- Безусловно.

- Позвольте, - вмешивается Пэншина, - нам же сказали, что до Сан-Диего нет ни одного города...

- Это ошибка... мне непонятная.

- Ошибка? - повторяет Фрасколен.

- Да, господа, и если вы отправитесь вместе со мной, я обещаю вам прием, достойный таких артистов, как вы.

- Я думаю, мы примем это предложение... - говорит Ивернес.

- Разделяю твое мнение, - присоединяется Пэншина.

- Постойте, постойте! - восклицает Себастьен Цорн. - Дайте высказаться руководителю ансамбля!

- Что изволите сказать?.. - спрашивает американец.

- Нас ожидают в Сан-Диего, - отвечает Фрасколен.

- В Сан-Диего, - добавляет виолончелист, - куда мы приглашены на несколько музыкальных утренников. Первый из них должен состояться послезавтра в воскресенье...

- А! - отвечает неизвестный тоном, в котором сквозит изрядная досада. - Но это несущественно, господа, - продолжает он, - за один день вы сможете осмотреть город, который того стоит, и я обязуюсь доставить вас на ближайшую станцию так, чтобы в воскресенье вы были в Сан-Диего.

Что и говорить, предложение соблазнительное и сделано как раз кстати. Квартет теперь может рассчитывать на хорошую комнату в хорошем отеле, не говоря уже о внимании, которое гарантирует им любезный незнакомец.

- Вы согласны, господа?..

- Согласны, - отвечает Себастьен Цорн, ибо голод и усталость располагают отнестись к подобному приглашению благосклонно.

- Тогда решено, - говорит американец, - отправимся сейчас же, и за двадцать минут мы доедем. Я уверен, что в конце концов вы меня поблагодарите!

А между тем обитатели поселка, выказав приветственными криками свое одобрение кошачьему концерту, снова позакрывали окна. Свет повсюду погас, и поселок Фрескаль опять погрузился в глубокий сон.

Четверо артистов вслед за американцем подходят к его экипажу, укладывают свои инструменты и размещаются на заднем сидении, а на переднее рядом с механиком усаживается их любезный проводник. Механик нажимает на какой-то рычаг, электрические аккумуляторы начинают работать, экипаж трогается с места, и вот они уже мчатся в западном направлении.

Еще через четверть часа впереди появляется широкое светлое зарево, похожее на сияние ослепительно ярких лунных лучей. Это город, о существовании которого наши парижане даже не подозревали.

Экипаж останавливается, и Фрасколен говорит:

- Наконец-то мы на побережье.

- Нет... это не побережье, - отвечает американец, - тут нам придется переправиться через проток...

- А на чем?.. - спрашивает Пэншина.

- На пароме, где установят наш экипаж.

Действительно, тут же стоит один из механических

паромов, которые так распространены в Соединенных Штатах, и на него принимают экипаж вместе с пассажирами. Повидимому, паром движется посредством электричества, ибо дыма не видно; минуты через две паром уже пересек неширокое водное пространство и причалил к пристани в глубине какого-то большого порта.

Экипаж продолжает свой бег по дорогам, обсаженным деревьями, и попадает в парк, над которым высоко повешенные фонари изливают яркий свет.

В решетке парка открываются ворота, ведущие на широкую и длинную улицу, вымощенную гулкими плитами. Через пять минут артисты выходят у подъезда комфортабельного отеля, где по одному слову американца их встречают с многообещающей предупредительностью. Их ведут к роскошно сервированному столу, и, как и следовало ожидать, они ужинают с большим аппетитом. После ужина метрдотель приводит их в просторную комнату, освещенную электрическими лампами белого накала, которые благодаря специально приспособленным выключателям можно превратить в чуть светящие ночники. И, отложив на завтра заботу о разъяснении всех этих чудес, они, наконец, засыпают в четырех кроватях, поставленных в четырех углах комнаты, и вскоре начинают похрапывать с такой же удивительной сыгранностью, какой вообще славится этот Концертный квартет.

Наутро, уже в семь часов, в их общей комнате раздаются сперва громкие звуки, отлично подражающие утренней зоре горниста, играющего побудку в казарме, а затем команда, которую играет Пэншина:

- Живо!.. Гоп!.. На ноги!.. Раз-два!

Ивернес, самый ленивый из членов квартета, предпочел бы вылезти из-под теплых одеял только в три или даже в четыре счета. Но ему приходится последовать примеру товарищей и из горизонтального положения перейти в вертикальное.