Арина Воронова - Дети Брагги

Гвикка расстегнул перевязь, снял с пояса кинжал, потом повернулся к Гриму. С улыбкой Грим принял у него оба клинка.

- Ну, этого тебе достаточно? - усмехнулся он Берси, а потом добавил: Твоя воля, ты не желал биться как воин, значит, умрешь как раб.

Догадавшись, что именно сейчас произойдет, Грим подал знак ирландцам отойти дальше к берегу. Норвежским дружинникам не требовалось даже подобного знака, никто из них не посмел возразить против боя, на который безоружный вызывает вооруженного мечом бойца. Сам этот вызов ставил под сомнение храбрость вожака прибывшей от Харфарга дружины.

Воспользовавшись движением воинов, высвобождавших круг, Берси Золотой Зуб бросился на ирландца. Гвикка ускользнул от смертельного выпада, засмеялся и нанес своему противнику сокрушительный удар в шею в тот самый момент, когда тот пронесся мимо него. Берси споткнулся, потряс головой и едва не упал, но все же ему удалось сохранить равновесие.

Теперь он глядел на Гвикку уже настороженно. Как многие другие до него, норвежец решил, что размеры Гвикки сделают его неловким - легкой добычей. Действительность же ни в коей мере не соответствовала его ожиданиям.

Последовали ложные выпады, быстрые увертки сперва в одну, потом в другую сторону, и каждый раз Гвикка не давал норвежцу ни одной возможности нанести удар сверху. Грам мастерски владел мечом, и умело отводя огромные руки Гвикки, ему даже удалось нанести удар ирландцу в бедро.

- Два! - Губы Гвикки растянулись в ужасную ухмылку. - Ты получишь еще один.

Самоуверенный от недавней небольшой победы, Берси попытался ложным выпадом отвлечь внимание своего противника и вспороть ему живот. Но тот с удивительной быстротой выбросив вперед мощные руки, схватил его за сжимавшую меч кисть и за горло.

Грам мучительно пытался высвободиться, молотя Гвикку свободной рукой. Берси сделал попытку дотянуться до ножа, бесполезно висящего у него на поясе, но это ему не удалось.

Ухмылка Гвикки, казалось, ужаснула не только норвежцев, но даже его соотечественников. Пальцы ирландца сжались, и окровавленный клинок упал в грязь. Глаза Гвикки превратились теперь в узкие щелочки, а лицо его жертвы стало серым от боли. Когда тело его противника обмякло, ирландец презрительно отшвырнул его в сторону.

- Следовало бы оставить его в живых, чтобы он перед конунгом признал или опроверг свои слова, - будто очнувшись от боя, обернулся он к Гриму.

- У нас еще остался вот этот. - Грим кивнул на стонущего на земле норвежца. - Вы из дружины Берси или Хальвдана? - обратился он к ратникам, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал как можно более учтиво.

Прав он или нет в своих подозрениях относительно грама Харфарга, ссориться с Хальвданом Змееглазом до времени не следовало.

- Торд был, - ответил тот, что стоял ближе к Гриму, задумчиво перебирая серебряные обручья. Он кивнул на зарубленного Гвиккой ратника. - И Иви. - Кивок в сторону раненого, - Ты действительно полагаешь, сын Эгиля, что Берси Золотой Зуб бежал из Рьявенкрика?

"Однако им уже не хочется сыпать бранью", - усмехнулся про себя Грим, а вслух сказал:

- Да, слова мои может подтвердить Бранр Хамарскальд, который не мог не видеть этого человека на площади у двора законоговорителей.

Пока Грим поднимал раненого, Гвикка на все том же совершенно невозможном языке объяснял ирландским лучникам, что им лучше было бы как можно скорее возвращаться к своим домам, предоставив объяснения ему и Гриму Квельдульву.

- И не ввязываться дорогой в новые ссоры, - грозно добавил он.

Двое дружинников Хальвдана тем временем подобрали тело Берси Золотого Зуба, чтобы унести его прочь, остальные растворились в сгущающихся сумерках, радуясь, что будет о чем рассказать у вечернего костра.

ХIII

РУНА ПРИБОЯ РАО -ДОРОГА ПУТЕШЕСТВИЕ

Райдо, руна прибоя, скажет, что жизнь

лишь дорога, или дорога есть жизнь.

Отправляясь в путь по звездному колесу,

не твори лишних страхов на горе себе.

А если к волшбе ты взываешь,

руна дорогу спрямит, от тягот и бед ограждая.

Пути все, дороги - в руках трех сестер,

Сама же дорога - лишь малая нить в ткани судеб,

Но тронешь одну - отзовется другая.

Гнедой помотал головой, отгоняя надоедливую муху. Копыта лошадей на дороге поднимали пыль. Слабый ветер донес до Грима острый запах свежей травы, растоптанной копытами лошадей. Его норовистой двухлетке не по нутру было тащиться размеренным шагом. Эгиль же пустил своего коня шагом, поездка к устью фьорда его явно утомила. Почти весь обратный путь всадники проделали молча. Грим рад был выбраться из постоянно напряженной, чреватой ссорами и стычками атмосферы лагеря, до которого оставалось теперь не более получаса езды. Однако теперь, рассеянно придерживая кобылу, размышлял, что с тем же успехом отца мог сопроводить любой другой воин.

- Я хотел, чтобы со мной поехал именно ты, - нарушил вдруг молчание, будто прочитав его мысли, Эгиль. - Я устал говорить тебе о том, чем ты должен быть, что ты должен делать, как ты должен себя вести. - Он оглянулся через плечо и долгих полминуты глядел на восток, где по закатному цвета старого золота небу ветер нес рыхлые серые облака. - Я устал держать тебя в путах. - Он наконец обернулся к сыну. - Я просил тебя поехать со мной, чтобы просить прощения.

- Прощения? У меня? - нахмурившись, начал Грим.

- Да, - мягко отозвался отец. - Асы послали нам с твоим дедом слиток чистого металла, и в то время я почел за благо выковать из него меч - даже закалил его по своему вкусу, зная, какого веса или балансировки хочу добиться. Но оружейник из меня оказался неважный. Возможно, мы перекалили сталь, и пришлось клинку столько лет пролежать в земле. - Его рот скривился в короткой усмешке. - Теперь пришло время извлечь его.

- Отец...

- Прости мне, Грим. Я мог бы привести кучу доводов в оправдание тому, что торопил тебя развивать свой дар, что подкармливал ярость, считая ее даром Одина, который обеспечит тебе покровительство Отца Ратей. Самонадеянно было предполагать, что если с Хрофтом связали свою жизнь твои отец и дед, то же самое произойдет и с тобой.

Грим собирался было что-то возразить, но не стал, услышав в ровном голосе Эгиля нечто сродни отчаянию.

- Вероятно, в первый и в последний раз ты услышишь от меня эти слова. Я сожалею... - Эгиль опустил взгляд на свои покалеченные руки, державшие поводья. - Вчера вечером я сказал, что в войне, которая надвигается на нас с Гаутланда, в битве, которую придется принять нам в собственном лагере, не будет места состраданию. Эта истина известна и тебе самому, но верна она лишь отчасти. Война, быть может, и грязна, но и без этого не обойтись. А в том, что касается Веса и его нападок на Круг... Он - недурной полководец, а нам нужен каждый человек, способный держать меч. Нам нужен каждый воин, который может стать в строй, и, кроме конунга Вестмунда, среди нас нет никого, за кем пошли бы все до единой дружины Фюрката. В схватке за веру и преданность этих людей ярость нам не поможет. Помогут ли волшба или сострадание? Не знаю.