Михаил Герчик - Лети, Икар!

Под гром рукоплесканий по трапу взбежали две маленькие смуглые девочки — дети сотрудников станции-спутника — в белых платьицах и легких сандалиях. На последней ступеньке автоматическое устройство приподняло их, и они надели на шеи Ожегову и Икару гирлянды живых цветов, ярких, словно радуга после дождя, дышащих свежестью полей и лесов Сирасколии.

Андрей Дмитриевич подхватил девочек на руки, прижал к груди и первым двинулся вниз, к протянутым рукам, к сияющим глазам, к сердечным улыбкам.

Мощные телевизионные установки спутника транслировали на планету торжественную встречу землян, и сирасколийцы видели, как сжимал Ожегов в могучих объятиях сотрудников и гостей спутника-космодрома, как взлетал в воздух Икар, подбрасываемый десятками сильных, добрых рук, как, гордо подняв голову, сходили по трапу их сыновья и дочери, спасшие своих братьев с далекой планеты Земли от гибели в черных пучинах космоса.

Увлекаемые ликующей толпой, Андрей Дмитриевич и Икар медленно шли вперед по ярко освещенному внутреннему коридору-кольцу спутника. На повороте Ожегов оглянулся, могучие электромагнитные краны уже подхватили корпус «Малахита» и легко, словно пушинку, понесли многотонную громаду к ангару, где звездолет, получив двигатель, должен был заново родиться для окончания великого полета.

Дни на искусственном спутнике Сирасколии слились для Икара и Андрея Дмитриевича в один непрерывный поток. После короткого сна и легкого завтрака они оставляли свою каюту, чтобы вернуться в нее уже поздней ночью. Скоростной лифт относил их в ангар, где создавалась третья ступень «Малахита» — его двигатель, где ремонтировались приборы, разрушенные во время катастрофы и посадки «Малахита» на планету Трит.

Работы велись днем и ночью. С каждым часом спутник улетал все дальше и дальше по своей орбите, удлиняя и без того невероятно далекий путь Андрея Дмитриевича и Икара до Земли. Ждать его возвращения к наиболее приближенной точке было нельзя — это потребовало бы еще свыше трех земных лет.

Почти весь экипаж «Ара» на время ремонта «Малахита» вылетел на родину. Андрей Дмитриевич и Икар горько сожалели, что им не придется побывать на Сирасколии — они нужны были здесь. Инженеры оборудовали двигатели «Малахита» новыми приборами и приспособлениями, их надо было хорошенько изучить до отлета «Малахита».

Горечь от того, что не удастся осмотреть планету, смягчалась ежедневными специальными телевизионными передачами с Сирасколии да тем, что рядом с Ожеговым и Икаром на стапелях ангара работала Ия. Она не полетела на свою планету и осталась на спутнике, хотя Алюа и Нор уговаривали ее побывать на планете.

Несмотря на огромный размах работ, в ангаре стояла удивительная тишина. Молниями вспыхивали огни аппаратов, которые надежно сшивали остов будущего двигателя. А гравитационные двигатели поднимали на огромную высоту узлы ракеты. Одновременно шел монтаж могучих ускорителей элементарных частиц.

С каждым днем «Малахит» все больше и больше напоминал прежний красавец звездолет. Наново окрашенный светло-зеленой защитной краской, он обещал Андрею Дмитриевичу и Икару скорую встречу с Землею. Скорую, несмотря далее на то, что обратный путь должен был продлиться свыше десяти лет.

Вместе с Андреем Дмитриевичем Ия работала на монтаже аппаратуры двигателей — самой ответственной операции по восстановлению «Малахита». Тяжелые думы мучили девушку. Она с грустью думала о том, что скоро расстанется с этими удивительным светлокожими людьми, к которым так привязалась за это время. Часто, оставив работу, она заходила в корабль, в каюту Ожегова, и с волнением рассматривала матовую пластинку, на которой возникало, изображение его погибшей жены. Оттуда она отправлялась в обсерваторию спутника. Сосредоточенная, замкнутая, она садилась у бинокулярного объектива электронного телескопа и подолгу смотрела туда, где в легком тумане атмосферы величаво плыла по космосу планета двух звезд — Сирасколия. Иногда объективы затягивала плотная пелена — Ия беззвучно плакала.

Ожегов и Икар заметили, как резко переменилась Ия. И они тоже все чаще и чаще с сожалением думали о том, что скоро им придется расстаться.

Однажды, когда после работы они вернулись в свою каюту, Андрей Дмитриевич испытующе посмотрел на Икара и сказал:

— А что, если мы попробуем пригласить Ию полететь с нами на Землю?

— Она откажется, — безнадежно ответил Икар. — Нет, она, конечно, откажется…

— А все-таки я с нею поговорю, — задумчиво, словно припоминая что-то, сказал Ожегов. — Может быть….

Он резко повернулся и вышел из каюты.

Икар настороженно ждал прихода отца. Он еще не мог объяснить себе долгих разговоров отца с Ией во время полета, взглядов, которыми они иногда обменивались. Он не понимал, почему отец все чаще и чаще уединяется в своей каюте на «Малахите», в скорбном молчании рассматривая стереоскопическое изображение его матери на матовой пластинке, не мог объяснить, почему так притягивает к себе эта пластинка Ию. Он знал только одно — Ия навсегда вошла в их жизнь, и отец, и он, где бы они ни были, будут с тоской вспоминать о ней. Ему и самому не раз приходила в голову мысль сказать отцу, чтобы он попытался пригласить Ию полететь с ними на Землю, но он не верил, что это возможно. А как хорошо было бы, если бы Ия согласилась полететь с ними!

Резкий стук в дверь заставил Икара вскочить на ноги. В каюту вошли Андрей Дмитриевич и Ия, — и Икар услышал ликующий голос отца:

— Она согласна, Икар! Она согласна! Мы вместе полетим на Землю!

Икар бросился к Ие и крепко-крепко обнял ее. А она, взволнованная, счастливая, ласково гладила его по мягким сбившимся волосам, по вздрагивающим плечам и тихонько говорила:

— Мы будем хорошими друзьями, Икар! Правда ведь? Мы будем очень хорошими друзьями. Я помогу твоему отцу наладить связь с Сирасколией… Я должна быть там, где будет он…

…Ожегов и Ия ушли, чтобы помочь принять грузы, доставленные ракетами. Икар бесшумной тенью выскользнул из каюты и быстро побежал в ангар. Лифт бесшумно поднял его на верхнюю площадку «Малахита». Через открытую шлюзовую камеру он вошел в корабль.

В звездолете было темно, но Икар уверенно находил дорогу в переплетении люков и коридоров. В каюте отца он зажег свет. На столе, на старом месте, стояла фотокарточка матери. Икар несколько минут молча смотрел на нее, потом взял и отнес в свою каюту. Быстро открыл круглый контейнер, в котором хранилось самое дорогое его сокровище — дневник-магнитофонные ленты, и опустил снимок на самое дно.

Горечь и радость боролись в душе Икара, когда он оставлял корабль. И радость победила. Икару шел восемнадцатый год, он уже понял суровый и незыблемый закон природы: живым — жить на земле.