Игорь Забелин - Загадки Хаирхана (Записки хроноскописта)

- Буду рад, если ты окажешься прав, - ответил Березкин.

Разбор старых, выцветших, ломающихся в руках бумаг все-таки требует определенных навыков, В таких делах я обладал несравнимо большим опытом, чем Березкин и наши помощники-пилот и штурман. Поэтому постепенно я их оттеснил на второй план, им пришлось почти все время сидеть сложа руки, а сидеть сложа руки, как известно, занятие очень скучное. Вероятно, поэтому мысли пилота и штурмана возвратились к вертолету и находящемуся там хроноскопу; нам вежливо напомнили, что мы обещали в первый же день показать, как работает хроноскоп.

- Вот,-сказал штурман, осторожно приподнимая с земли заржавленный нож, принесенный из поварни пилотом. - Провентилировали б вы эту штучку.

Симпатии Березкина, при всем его уважении к письменным документам, тоже принадлежали хроноскопу; от дела я его отстранил, и он решил, очевидно не без тайного умысла поразить пилота и штурмана совершенством хроноскопа, уступить их просьбе.

- Дай какой-нибудь документик,-попросил он у меня. - Познакомлю ребят с хроноскопией.

Просьба мне не понравилась: пока бумаги не разобраны и не систематизированы, лучше их не трогать. Я замялся и пробормотал, что сейчас мне может понадобиться любая из этих страничек.

Штурман, выручая меня и испугавшись, что им не покажут хроноскоп в работе, снова помахал перед нами ножом.

- Можно же эту штучку...

Теперь загорелся Березкин. До сих пор мы ограничивались хроноскопией письменных документов, а тут представлялась возможность испытать хроноскоп на совершенно ином материале.

- Пошли, - сказал он штурману и пилоту. - Пусть Вербинин тут один командует.

Меня больше всего интересовали дневники начальника экспедиции Жильцова. Сопоставив разные тексты и почерки, я наконец обнаружил записи самого Жильцова. Они пострадали сильно, в душе я тоже проклинал безумца, порезавшего и порвавшего дневники, но все-таки работа успешно продвигалась вперед, и я надеялся дня за два закончить предварительную разборку материалов.

По времени давно уже наступила ночь, и я трудился, радуясь, что на Чукотке сейчас стоит полярный день и короткие сумерки сгущаются лишь в полночь. Я был настолько поглощен своими делами, что, услышав крик Березкина, не обратил на него внимания,-он просто не дошел до моего сознания.

Березкин, а следом за ним и пилот ворвались в палатку.

- Ты что, заснул?-нетерпеливо спросил Березкин.- Кричим тебе, кричим! Быстрее, быстрее! Мое предположение подтвердилось!

Он потащил меня за собой, но я сначала тщательно прикрыл документы и лишь потом вышел из палатки.

- Ну, рассказывайте.

Березкин и пилот, не отвечая, волокли меня к вертолету, но более непосредственный штурман, выскочивший из вертолета нам навстречу, крикнул:

- Нож заржавел от крови! - Он глотнул воздух и тихо добавил. - Убийство...

Потом, уже совершенно другим, малоподходящим для данного случая тоном штурман сказал, не скрывая восхищения:

- Ну и хроноскоп! Чудо, я вам доложу!

- Серьезно-убийство?-останавливаясь, спросил я.

- Сейчас ты сам просмотришь кадры, - ответил Березкин.-Они достаточно красноречивы. Нож действительно заржавел от крови, а удар наносил человек неопытный и попал в кость... Останки в поварне тоже кое о чем свидетельствуют. Короче говоря, я, видимо, прав... История экспедиции омрачена и таким эпизодом.

- Фигура человека - условна?

- Я бы тоже хотел сразу узнать, кто погиб в поварне, - усмехнулся Березкин. - Но разве можно получить портретную характеристику по следам на ноже?.. Ответ скорее всего в дневниках.

- Кажется, у Зальцмана действительно были основания мучиться и спрашивать: "правы или нет?" - тихо сказал я. - Если, конечно, не случилось другого: буйнопомешанный мог убить в припадке кого-нибудь из участников экспедиции, а потом убежать в тундру и там погибнуть... История не так уж проста, к сожалению.

- Ты будешь просматривать кадры? - ничего не возразив мне, спросил Березкин.

Эпизоды, уже запечатленные в "памяти" хроноскопа, произвели на меня такое неприятное впечатление, что мне даже не хочется описывать, как все выглядело на экране... Под общим нажимом я согласился подвергнуть хроноскопии особенно сильно пострадавшие страницы дневников, и хроноскоп как будто подтвердил наше предположение о безумстве: мы увидели на экране ослепленного яростью человека, бессмысленно режущего, рвущего и разбрасывающего дневники. Человек орудовал охотничьим ножом - таким же, как тот, что мы нашли в поварне.

Таковы внешние черты происшествия. Но, конечно, хроноскоп не мог провести границу между сумасшествием и приступом ярости у здорового человека, а для решения неожиданно возникшей загадки это имело бы немалое значение... Наблюдая за мечущейся по экрану фигурой мужчины, останки которого лежали в зимовье, я думал, что если это ярость-то странная ярость, что она не от бешенства сильного, идущего напролом человека, а скорее от отчаяния и безысходности. Впрочем, все это могло мне просто показаться.

По просьбе пилота и штурмана мы продемонстрировали им все, что хранилось в "памяти" хроноскопа и имело отношение к экспедиции, а потом подвели итоги, расположив все известные нам факты по порядку.

Итак, вот что мы знали:

Первое. В Якутске к экспедиции Жильцова присоединились политические ссыльные Розанов и Зальцман.

Второе. Экспедиция вышла в океан, и через два года некоторые из ее участников оказались в поварне, в Долине Четырех Крестов, где двое из них, Жильцов и Мазурин, погибли.

Третье. В Долине Четырех Крестов, в поварне, полярные исследователи почему-то оставили документы и ушли, причем какой-то человек, скорее всего один из участников экспедиции, попытался уничтожить документы, а потом погиб при загадочных обстоятельствах.

Четвертое. Зальцман добрался до Краснодара и умер там; перед смертью его жестоко мучили угрызения совести, он пытался ответить самому себе, правильно они поступили или неправильно, а в записях явно противопоставлял политссыльного Розанова командиру шхуны Черкешину.

Пятое. Розанов погиб в боях с Колчаком, борясь за Советскую власть в Восточной Сибири, и прах его покоится в братской могиле на берегу Байкала.

Сначала я подумал, что в поварне лежат останки Черкешина, хотя сейчас не берусь объяснить, почему именно так подумал. Но Березкин стал доказывать мне, что, судя по запискам Зальцмана, Черкешин-сильный человек, безусловно мужественный, и предположение, что он так глупо погиб, просто абсурдно.

- Если хочешь знать, - говорил Березкин, - помешательство могло случиться у человека с характером Зальцмана, но никак не с характером Черкешина.

- Но Зальцман... - начал я.

- Да, Зальцман выдержал испытание, и я склонен думать, что это был кто-то другой.