Юрий Забелло - Планета для робинзонов

Праздновали их в таком порядке.

Джек - сто шестьдесят девятый день полета.

Я - двести сорок шестой день.

Мария - триста второй день полета.

Кстати, Мария не знала, когда ее день рождения, и я просто назначил ей день, чтобы между праздниками были примерно одинаковые расстояния во времени.

На следующий год полета будем снова праздновать все эти дни, и еще пропущенные, Сабинин - сто тридцатый день и Марта - шестьдесят восьмой.

День триста восемьдесят девятый.

Джек все реже вспоминает маму. Только вот сегодня перед ужином стал дергать меня за рукав:

- А вот, когда мой папа, тот земной, уезжал далеко, он присылал письмо или звонил по телефону. Папа Роб, давай позвоним маме, пусть она скорее нас догоняет.

Милый малыш! Я не обнаружил в кают-компании ничего хотя бы отдаленно напоминающего радиостанцию, так что сообщить кому бы то ни было мы ничего не можем, да и вряд ли радиоволны дошли бы до Земли, если бы я ее сейчас и обнаружил. По-моему, мы от нее очень далеко. Да и как отыскать ее в этом безбрежном мире? И что это за звездолет без средств связи?

День пятьсот сорок восьмой.

После ужина мы с Мартином засиделись еще в библиотеке, разбираясь с уравнениями профессора. Мы знали, что Мария сама справится с малышами. Некоторое время они еще шумно играли в кают-компании, потом все стихло.

Когда мы тоже отправились спать, в коридоре стояла тишина. Неожиданно из приоткрытой двери до нас донесся приглушенный гортанный голос Марии. Мы остановились, прислушиваясь.

- И вот люди с огненными волосами решили срубить столб, на котором держится небо, чтобы солнцу некуда было подниматься. Они принялись долбить и строгать, работали целый день, так что подпорка стала совсем тонкой. Тогда они решили бросить работу, потому что очень устали. Отдохнули немного и вернулись к работе. Однако, пока они отдыхали, обтесанная часть подпорки выросла снова, и столб сделался такой же толстый и крепкий, как был раньше. Они и сейчас его рубят, а он снова вырастает.

- Мария, а если они его срубят, тогда что?

- Старики говорят, что тогда будет конец света.

- А это что - конец света? - не унимался маленький Джек.

- Это когда все время темно и не бывает утра, - ответила Мария.

- Как в иллюминаторе?

- Спи, глупый, - вмешалась Сабина.

- А за иллюминатором конец света? - добивался ответа Джек.

- Папа Роб говорит, что мы скоро прилетим к другому солнцу, - сказала Сабина.

- А там будет начало света?

- Вот глупый!

- Ну, если есть конец, должно быть начало?

Я тихонько посмеивался: железная у малыша логика! Как дорого дал бы я, чтобы знать, каким оно будет - наше "начало света"!

День шесть сот тринадцатый.

Сегодня мне стало известно, почему мы так неожиданно отправились в полет.

В рабочем кабинете профессора я обнаружил кнопку, вделанную снизу в крышку стола. Поэтому мы ее не заметили.

После недолгих раздумий я решил, что вряд ли здесь находится управление какими-либо механизмами, и нажал ее.

С легким шелестом прямо над столом разошлась обшивка, открыв дверцу в стене, которая оказалась незапертой. За дверцей я увидел барабан, на котором были закреплены знакомые мне кристаллы.

Вечером, когда Мария и младшие уснули, я вложил один кристалл в считывающее устройство.

Все, что говорилось в кабинете профессора в его доме у подножья Тахумулька (это гора, на которой была установлена "Ласточка" до взлета), было записано на этом кристалле.

Я услышал и свой голос, и Мартина, и геолога Мандера, и его жены, и многих других, оставшихся далеко позади, тех, кого мы уже никогда не увидим и не услышим.

Но самой интересной оказалась последняя запись. По голосу я решил, что собеседником профессора был Селби, его старый товарищ по нью-йоркским трущобам. Начала разговора мы не слышали, видимо, он происходил в другом помещении. Вот хлопнула дверь, профессор сказал что-то неразборчивое, наверное, конец какой-то фразы.

- Вы меня не поняли, сэр, - произнес голос, в котором я узнал голос Селби.

- Нет, нет! Я прекрасно вас понял, - с ударением на слове "вас" произнес голос Паркинса, нашего профессора. - Да вы садитесь, Селби, садитесь, ведь даже с врагом надо говорить вежливо.

- Кто сказал, что я ваш враг? По-моему, я всегда был вашим лучшим другом... Вспомните то время, профессор, когда вас лишили кафедры: кто присоединился к вам? Селби... Кто вместе с вами оставил университет? Селби. Кто, наконец, делил с вами последний кусок хлеба в нью-йоркских ночлежках? Опять-таки Селби... Нет, я всегда был вашим искренним другом...

- В том-то и дело, что был... Мне часто казалось, что вы не искренни... Теперь я убежден в этом. Почему это вдруг, перед самым стартом, вы захотели увидеть чертежи "Ласточки"? И эти разговоры, что надо оставить на Земле дубликат! Кому и зачем? И ваше намерение уехать завтра на несколько дней? Вы ведь не случайно связали вместе эти обстоятельства: желание увидеть чертежи "Ласточки" и ваш отъезд? Не так ли?

- Ну, не совсем так...

- Не юлите, Селби, это всегда у вас плохо получалось! Скажите прямо: вы летите со мной, вернее с нами, или хотите остаться?

- Как вам сказать...

- Вы уже сказали. Я все понял. Чертежей вы не увидите. Так же, как свои уши... А теперь можете идти на все четыре стороны, я вас не держу более. Ну, что же вы не идете? Я вас не задерживаю... Или позвонить, чтобы вам помогли выйти?

- Назад! Ни с места! Или я выстрелю!

- О! Вы совсем иначе заговорили, Селби! Вот уж не ожидал от вас такой прыти! Стреляйте! Что же вы не стреляете?

- Мне нужны чертежи!

- Вам? Не думаю... Скорее всего кому-то другому, кто купил вас со всеми вашими потрохами... Так вот, ни вы, ни ваши хозяева, ни кто другой - ни один человек на Земле не получит этих чертежей! Это вам говорю я, профессор Паркинс! Эти чертежи были готовы много лет назад, когда у меня была кафедра... И тогда я не стал кривить душой, а теперь и подавно. А вашего пистолета я не боюсь...

- Зато есть кое-что другое, чего вы побоитесь!

- Например?

- Солдаты полковника Армаса! Стоит мне подать сигнал, и они будут здесь. Профессор Мандер уже в моих руках. А через полчаса - и все остальные. Все подходы к этой проклятой горе окружены, никому не вырваться! Посмотрю я, что вы запоете, когда люди Армаса в вашем присутствии возьмутся за этого, черномазого, вашего любимца, или за эту симпатичную девчушку, дочь Мандера!

- Как? Вы хотите сказать?.. Они же дети!

- Ну и что, что дети? Тем более вы не позволите, чтобы по вашей вине они остались калеками на всю жизнь! А не вы, так Мандер, ваша правая рука выложит все, как на исповеди! Ну, что вы теперь скажете? Или позвоните, чтобы мне помогли выйти?

- Нет, звонить я не буду...

- Вот видите, дорогой профессор, и вы уже иначе заговорили!