Юрий Забелло - Пятеро на борту

Начинаю этот дневник, не надеясь, что кто-либо когда-нибудь будет его читать. Просто у меня в голове слишком много мыслей, которым надо дать какой-то выход, а поделиться ими пока что не с кем.

А началось так: я был в библиотеке, когда услышал голос профессора:

— Экстренный старт! Команде занять места в полётных креслах!

На борту «Ласточки» команды не было. Все работы по подготовке полёта были окончены, мне оставалось только припаять несколько контактов, да в кают-компании, она же — центральный пост управления, играли дети, — профессор считал, что их надо приучать к обстановке будущего путешествия.

По этому поводу ему пришлось выдержать целую баталию. Миссис Мандер, мать двоих ребятишек, сказала примерно так:

— Как можно пускать детей к кораблю? А вдруг они что-нибудь сломают или, упаси боже, включат что-нибудь?

Но профессор был неумолим:

— Поскольку дети полетят с нами, они должны заранее привыкать к кораблю. Сломать они ничего не сломают. За этим проследит Март. А кнопки? Кнопки пусть нажимают — управление кораблём пока заблокировано.

В последние дни профессор часто устраивал такие проверки: автомат по радио подавал подготовительную команду к старту, а профессор проверял, кто и как выполняет. Во всяком случае, дети привыкли, услышав команду, занимать места в раскладных креслах. Им даже нравилось: они воспринимали все это как игру. Мы все работали с большим напряжением, и поэтому я обрадовался возможности передохнуть минуту. Выключил паяльник и уселся в кресло перед автобибом — это хитрое устройство я собирал уже второй месяц.

Ремнями я пристёгиваться не стал и даже не лёг в кресло, а просто сел, несмотря на то, что профессор, если бы поймал меня на этом, прочитал бы мне длиннейшую нотацию.

Неожиданно на меня навалилась какая-то тяжесть, положила в кресло, сдавила грудь и живот — ни вздохнуть, ни охнуть. Руки и ноги налились свинцом, голову стянули обручи, в глазах поплыли разноцветные круги, и я потерял сознание.

Очнулся я с ощущением странной лёгкости во всем теле. Я лежал лицом вниз, уткнувшись носом в мягкую материю, которой были обшиты все стены корабля. В голове что-то звенело, тонко, по-комариному. Двигаться не хотелось. Потом пришла мысль: «Почему я лежу на стене? Наверное, «Ласточка» упала на бок».

Я приподнял голову, чтобы осмотреться, и сразу же необычное явление привлекло моё внимание: в воздухе неторопливо, нацелившись мне прямо в лицо своим острым жалом, плыла отвёртка. Самая обыкновенная отвёртка с длинным тонким стержнем. Никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с летающими отвёртками, так что я даже растерялся немного, а она неуклонно приближалась ко мне, намереваясь «клюнуть» в нос. Я резко выкинул руку вперёд, пытаясь поймать её…

В тот же момент все вокруг завертелось колесом. Кресло вдруг оказалось у меня над головой, потом — далеко внизу, сбоку, снова над головой. Я вращался в воздухе и теперь уже не мог сказать, где верх и где низ: тяжести не было.

Да, сила тяжести исчезла. В воздухе плавали вещи, которым в обычных условиях полагалось бы спокойно лежать на своих местах: листы бумаги и карандаши, монтажные провода и шурупы, мой шарф следовал за электропаяльником.

Из обшивки в разных местах торчали ремённые петли. Я протянул руки в надежде уцепиться за какую-нибудь из них, но все они были за пределами досягаемости. Некоторое время я продолжал вращаться на месте.

«Так можно крутиться до бесконечности», — подумал я.

Мне даже стало страшно. Вдруг я вспомнил инструктаж, как вести себя в условиях невесомости. Мы изучали его на прошлой неделе. А профессор (дословно) сказал так:

— Чтобы сдвинуться с места, надо что-нибудь бросить в противоположную сторону. Это основывается на третьем законе Ньютона — действие равно противодействию.

Сунул руку в карман — ничего, заслуживающего внимания. Хотя стоп — зажигалка! Достал её и швырнул за спину, но, по неопытности, не так как нужно, потому что поступательного движения своему телу я не сообщил, и, если до этого я вращался только вокруг вертикальной оси своего тела, то теперь стал ещё кувыркаться через голову. К тому же проклятая зажигалка летала в разных направлениях, отталкиваясь от стен, и уже раза Два пролетала мимо меня. Наконец, сам не знаю как, совершив в воздухе несколько умопомрачительных переворотов, я уцепился-таки за петлю.

Несколько минут провисел у стены неподвижно, собираясь с мыслями. Затем снова обратил внимание, что кресло у меня над головой. Не долго думая, повернул своё тело так, чтобы ноги были направлены к полу, и все стало на свои места.

Перебирая руками петли, я почти опустился на пол. Мешанина в голове стала чуть-чуть проясняться.

Так как я не был уверен, что смогу вернуться к стене, если оторвусь от неё в погоне за зажигалкой, то некоторое время ещё обдумывал способ поимки её, как вдруг возникла совсем иная мысль:

«Дети! В корабле, кроме меня, были дети! Что с ними?»

По петлям добрался до двери. Хотел резко её толкнуть, но побоялся, что оторвусь от стены и не смогу выйти. Тогда я легонько надавил на неё плечом и прополз в образовавшуюся щель.

Коридор обшит не был, вместо петель в стенах металлические скобы. И здесь я услышал тишину. И в библиотеке была тишина, но там я не обращал на неё внимания.

На Земле никогда не бывает такой тишины. Всегда раздаются какие-то звуки. Здесь же была полная тишина. Так и хочется написать её с большой буквы: «Тишина».

«Неужели дети погибли? Почему их не слышно? Или они лежат без сознания?» — эти мысли не давали мне покоя все время, пока я медленно продвигался вдоль коридора: я ещё боялся резких движений.

Первое, что я услышал, открывая дверь кают-компании (по-видимому, мягкая обшивка до сих пор не пропускала звуков), — взрывы хохота. Смеялись все — и маленький Джек, и Сабина, и Мария. Так же, как и я несколько минут назад, прямо посреди кают-компании в воздухе висел Мартин, стараясь достать до ближайшей петли. Несмотря на своё очень неприятное положение, он тоже хохотал во все горло.

Остальные были прикреплены ремнями, Мартин же отцепился и теперь ничего не мог сделать.

Особенно заразительно смеялся Джек — заливисто и звонко. Он весь скорчился от смеха, глаза полузакрыты, маленькие кулачки размазывают слезы по лицу. Глядя на него, невозможно было не рассмеяться, и я с удовольствием присоединил свой бас к их звонким голосам. Смеялся и радовался, что они не плачут, и мне не надо объяснять им все и возиться с ними, чего я, кстати сказать, делать не умею.

Зацепившись ногою за петлю, я дотянулся рукой до Мартина и оттолкнул его в сторону ближайшего кресла: