Виталий Забирко - Везде чужой

Наконец фотографию вернули.

- Так видел кто-нибудь этого человека?

Молчание, пожимание плечами, редкое "нет".

- Хорошо. Все свободны.

Геннад подождал, пока почти все вышли из комнаты, но когда к двери подошла та самая маленькая девица, тихо проговорил мэдам:

- А вот эта пусть останется.

Мэдам одарила Геннада всепонимающей обворожительной улыбкой.

- Наша замарашка? Что вы, статс-лейнант, она же ничего не умеет, на неё все клиенты жалуются. Я вам подберу такую огненную кобылку...

Встретив взгляд Геннада, мэдам осеклась.

- Контибель, - властно сказала она, - задержись.

Контибель застыла в дверях.

- Проходите, садитесь, - указал на место рядом с собой Геннад.

Контибель испуганно глянула на него и, вся сжавшись, прошла к дивану. Она села, съёжившись совсем уж в комочек, словно ожидая, что её будут бить.

Геннад подождал, пока за последней девицей закроется дверь, а затем резко поднёс к лицу девицы фотографию и жёстко спросил:

- Так как его звали?

Девица вздрогнула, затравленно глянула на мэдам и отрицательно замотала головой.

- Мэдам Кюши, - повернулся Геннад к хозяйке борделя, - я попрошу вас оставить нас наедине.

- Но может, я могу вам чем-то помочь? - предупредительно улыбнулась мэдам. - Контибель, детка, скажи господину статс-лейнанту, как звали этого человека?

- Мэдам!.. - чуть повысил голос Геннад.

- Хорошо, хорошо! - угодливо согласилась мэдам, с достоинством вставая. - Я на некоторое время покину вас.

И она величественно удалилась. Но дверь за собой прикрыла неплотно.

Геннад снова повернулся к Контибель и увидел, что её глаза полны слёз.

- Сколько тебе лет?

Она бросила беспомощный взгляд на дверь.

- Во-семнадцать...

- А на самом деле? - тихо попросил Геннад. - Дальше нас с тобой это не пойдёт.

- Т-тринадцать, - одними губами прошептала Контибель. Лицо её перекосилось, из глаз потекли слёзы. Совсем по-детски она стала размазывать их по грязному лицу кулачками.

"Вот так, - подумал Геннад. - Вот так, господин Президент, мы достигли одной из провозглашённых вами общечеловеческих ценностей. Я знаю, господин Президент, что у вас есть дочь. Правда, она замужем. Но у вас есть и малолетняя внучка, господин Президент. От всей души желаю вашей внучке постичь ваши общечеловеческие ценности в таком же борделе".

- Ты была с ним? - мягко спросил Геннад, вновь указывая на снимок.

- Не-ет...

- А где ты его видела?

- В лесово-озе...

- В каком лесовозе? - удивился Геннад.

Контибель судорожно вздохнула и немного оправилась.

- Ездит тут к нам один... барчук из хутора. Лес на станцию возит, продаёт. Его отец угодья имеет. Поместье целое...

- Значит, в его лесовозе ты и видела этого человека?

- Угу... Кочегаром он у него... Он сюда на ночь приехал, а его в топочной запер. А я ему еду носила...

- Ему - это тому человеку? - уточнил Геннад.

- Да...

- Чем же он тебе так запомнился?

- А он был измотанный очень. На ногах от усталости не держался. И добрый... Спасибо... - тут у девчонки вновь перехватило горло и она всхлипнула. - "Спасибо" мне сказал...

"И вот так, - подумал Геннад. - Скажешь "спасибо" вконец затюканному человеку - уже добрый... Может, эта девчонка единственный раз в жизни слышала "спасибо".

- Когда это было?

- Ночью...

- А какого числа?

- Не помню... Летом. Накануне ночью забугорцы по небу к нам какую-то бомбу забросили и в лесу взорвали... У нас об этом потом ещё много говорили... Даже из Столицы приезжали...

"Было такое, - вспомнил Геннад. - Проходила шифрограмма по Управлению. Комиссию межведомственную создали, но я туда не попал. Не по профилю. Так что детали мне не известны. Да и бог с ней, с бомбой".

- А как зовут этого барчука на лесовозе?

- Хьюс. Сивер Хьюс. Младший...

- С какого он хутора?

- С Солдатского...

"Ну, вот. Вроде бы всё и выяснил. Можно уйти и дальше распутывать появившуюся ниточку. Сказать "спасибо" и остаться в памяти девчонки ещё одним добрым человеком".

- Трудно тебе здесь? - неожиданно спросил Геннад.

Глаза девчонки на мгновение изумлённо распахнулись, и она вновь залилась слезами.

- Боюсь я их... - прошептала она, содрогаясь всем телом.

- Кого?

- Мужчин... Больно мне...

Горло Геннада перехватило. "Господи! - взмолилось все его атеистическое существо. - Слава тебе, что не сподобился я жениться и нет у меня детей!"

- Мэдам Кюши! - позвал он хриплым голосом, повинуясь импульсу внезапного, ещё не осознанного чувства.

- Да, господин статс-лейнант?

Мэдам мгновенно возникла в комнате со своей душной улыбкой. Явно подслушивала у двери.

- Я забираю девицу Контибель с собой в Столицу как особо важного свидетеля.

- Но... Господин статс-лейнант! - Впервые улыбка исчезла с лица мэдам, и оно, наконец, проявило её настоящую сущность: чванливой, жестокой, себе на уме бабы. - У нас ведь с нею контракт. Я за неё очень много заплатила...

- Да? - высоко вскинул брови Геннад. - Может, вы мне и купчую покажете? Я её за государственный кошт компенсую!

Он откинулся на спинку дивана и насмешливо посмотрел на мэдам.

Мэдам прикусила губу, поняв, что сморозила глупость. Продажа малолетних девочек в публичные дома шла в стране во всю, несмотря на то, что на словах строго преследовалась по закону. И хотя осуждённых содержательниц борделей по этой статье можно было пересчитать по пальцам, мэдам Кюши знала, что перечить в таком деле не следует.

- Да нет, что вы, господин статс-лейнант, я понимаю, вы расследуете важное государственное дело. - Мэдам попыталась выдавить улыбку, но она застыла недовольной гримасой. - Надо, так надо. Забирайте.

- Дяденька, не надо! - взмолилась внезапно Контибель и зарыдала во весь голос. Слова Геннада она восприняла как своё перемещение из жуткого, но уже привычного для себя мира публичного дома в ещё более ужасный, пугающий неизвестностью, мир тюрьмы.

Титаническим усилием воли Геннад задавил в себе желание как-то утешить девочку или хотя бы подбодрить её.

- Девочку умыть, тепло одеть, подготовить вещи и документы, - сухим бесцветным голосом распорядился Геннад. - Документы - настоящие.

На последней фразе он сделал жёстокое ударение.

Лицо мэдам наконец окаменело. Она подошла к Контибель, дернула её за руку и поставила на ноги.

- Идём, - играя желваками, прошипела она.

С обречённостью приговорённой Контибель, тихо всхлипывая, поплелась за мэдам. Вероятно, точно в таком состоянии её когда-то привели сюда.

Через четверть часа Контибель предстала перед Геннадом в старом огромном зипуне, таких же непомерно больших валенках, закутанная до глаз грубым домотканым платком. В руках она сжимала маленький узелок, взгляд её безучастно смотрел в пространство.

Геннад принял от мэдам документы, внимательно изучил метрику. До тринадцати лет Контибель ещё нужно было прожить половину зимней октаконты.