Роджер Желязны - Создания света, создания тьмы. Остров мертвых. Этот бессмертный

— Никого, честное слово.

Кажется, он обиделся.

— Я тебя заверяю, — пропыхтел он. — Я ничего ему не сделаю, просто переведу в другое место, где он мне больше не повредит.

— Но я сюда приехал совсем не по какому-то делу. И тебя я встретил совершенно случайно.

— Что бы ты там ни укрывал в тайне, но весь пирог на этот раз тебе не проглотить, — предупредил он меня.

— Я и не стремлюсь. Честно.

— Проклятье! — воскликнул он. — Все шло так гладко! — и его кулак хлопнул по ладони.

— Я даже не видел его, — проронил я.

Он поднялся, вышел из комнаты, вернулся и протянул мне трубку.

— Отличная трубка! — похвалил я.

— Пять тысяч, — сообщил он. — Дешево.

— Я трубками особенно не увлекаюсь.

— Больше чем на десять процентов в долю не возьму, — произнес он. — Я лично устраивал это дело и не желаю, чтобы ты мне подгадил.

И тогда я разозлился. Этот паразит, кроме еды, думал только о приумножении своего богатства. Автоматически он представлял, что я свое время провожу точно так же, потому что многие листья на Большом Дереве носили имя «Сандау».

— Я беру треть или действую сам, — пригрозил я.

— Треть?

Он вскочил — и началось. Хорошо, что комната была звуконепроницаемой и без «клопов». Многие выражения я слышал впервые за многие годы. Он побагровел и стал мерить комнату нервным шагом. Потом стал при ходьбе подскакивать. А жадное, загребущее «я» сидело за столом и спокойно размышляло на предмет курительных трубок, пока Бейкер старался убедить меня в чем-то.

Человек с моей памятью держит в голове много необычных фактов. В дни моей молодости, дома, на Земле, лучшие трубки делались из пенки или эрики, особого рода вереска. Глиняные трубки слишком нагреваются, а деревянные трескаются или быстро прогорают. В более поздний период XX, века благодаря отчетам хирургического общества о заболеваниях органов дыхания, курение трубок пережило нечто вроде возрождения. Если к началу следующего века мировые запасы были истощены, я имею в виду запасы пенки и эрики, то это благодаря хирургическому обществу. Пенка, или гидроксилат магния, скальная порода осадочного типа, встречающаяся в слоях отложившихся за тысячелетия морских раковин, будучи выработанной, исчезла совсем. Вересковые трубки изготовлялись из корня белого вереска, или по-латыни «Эрика Арбореа», который рос лишь в ограниченных районах вокруг Средиземного моря, и на достаточное созревание одного растения должно было уйти лет сто, иначе никакой трубки из его корня не получится. Белый вереск был подвергнут бурному сбору, а о сохранении ресурсов на будущее никто даже и не подумал. Вследствие чего курильщикам трубок приходится теперь удовлетворяться веществами вроде пиролитического углерода, а пенка и вереск остались лишь в воспоминаниях и в коллекциях. Небольшие запасы пенки иногда обнаруживались на других планетах, и владельцы этих месторождений мгновенно обогащались. Но Эрика Арбореа или подходящий заменитель был пока встречен лишь на Земле, и нигде больше. А в наши дни подавляющее большинство курило трубки. Я и Андре дю Буа являлись отщепенцами. Трубка, которую показал мне Бейкер, была сделана из отличного вереска. Следовательно…

— Черта с два! Этот вереск стоит с десять раз больше своего веса в платине!

— Ты разорвешь мое больное сердце, если потребуешь больше восемнадцати процентов.

— Тридцать.

— Френк, будь благоразумен.

— Мы разговариваем о деле или не о деле?

— Двадцать процентов — это все, что я могу себе позволить. И это обойдется тебе в пять миллионов.

Я захохотал ему в лицо.

Из чистого упрямства и хулиганства я торговался с ним еще целый час, отметая предложения Бейкера, и наконец настоял на своем. Мы сошлись на двадцати пяти с половиной процентах и четырех миллионах, и мне нужно было позвонить Доменику Малисти, чтобы перебросить финансы. Честное слово, мне было жаль его будить.

Вот таким образом я уладил дело с вересковым корнем. Смехотворно — это слово подходит больше, чем «странно», но ведь мы живем в тени Большого Дерева, верно?

Когда все было кончено, он похлопал меня по плечу, сказав, что я хладнокровный игрок и что лучше быть на одной стороне со мной, чем на противной, и вновь наполнил бокалы, намекнув при этом на желание перекупить у меня Мартина Бремена, потому что ему никак не удавалось завести повара-регилианца, и снова спросил, кто дал мне знать о деле с вереском.

Он высадил меня у Башни Барта — ливрея открыла мне дверцу машины, получила свою мзду, отключила улыбку и удалилась, после чего он уехал. Я отправился в «Спектр», жалея, что не поужинал в отеле и не лег пораньше спать, а вместо этого весь вечер чертил автографы на листьях.

Радио в машине наигрывало какую-то диксилендовскую мелодию: я сто лет не слышал ее. От этого и еще из-за дождя, который припустил немного спустя, мне вдруг стало одиноко и более чем грустно. Машин на улицах почти не было. Я прибавил скорость.

На следующее утро я послал курьерграмму Марлингу на Мегапею. В ней я заверил его в том, что Шимбо будет с ним до начала пятого периода и поэтому он может почивать спокойно. И еще я спрашивал, не знает ли он пейанца по имени Грин Грин, или с эквивалентным именем, — который каким-то образом может быть связан с именем Белиона. Я просил его ответить курьерграммой на имя Лоуренса Дж. Коппера, ч/п Вольная, и депешу свою я не подписал. Я планировал в этот же день покинуть Дрисколл и вернуться домой. Курьерграмма — один из быстрейших и самых дорогих видов межзвездной коммуникации, и поэтому, как я знал, пройдет пара недель, прежде чем я получу уже оплаченный ответ.

Конечно, я несколько нарушал свое прикрытие на Дрисколле, посылая депешу тайного класса с обратным адресом на Вольной, но я улетал в тот же день и хотел облегчить себе дело.

Я расплатился за номер в отеле и поехал к дому на улице Нуаж, в последний раз окинуть дом Рут взглядом. По дороге я остановился и съел легкий завтрак.

В Малиновом дворце меня поджидала всего одна новость: что-то лежало в приемнике почты. Это был большой конверт без обратного адреса.

На конверте значилось: «Фрэнсису Сандау, по месту жительства Рут Ларри». Я извлек конверт и вошел в дом. И не распечатывал конверта, пока не убедился, что в нем нет подвоха. Тогда я снова спрятал в карман небольшую трубочку, способную исторгнуть бесшумную и мгновенную смерть, имевшую вид естественной, уселся в кресло и открыл конверт.

Так и есть!

Еще один снимок.

На снимке был изображен Ник, старый друг Ник. Ник-карлик. Ник-покойник. Он сердито скалился сквозь бороду и явно был готов прыгнуть на фотографа. Он стоял на скалистом утесе.

«Прилетай на Иллирию. Здесь все твои друзья».