Роджер Желязны - Создания света, создания тьмы. Остров мертвых. Этот бессмертный

Вам приходилось когда-нибудь наблюдать, как дерутся «бетта сплендес», сиамские боевые рыбки? Это ни на что более не похоже: ни на бой петухов, ни на схватку собак, ни на встречу кобры и мангусты. Это уникальное зрелище. Вы подсаживаете двух самцов в аквариум. Они начинают быстро двигаться, расправив плавники, яркие, как алые, голубые, зеленые лепестки, и раздувая свои жаберные мембраны. От этого возникает иллюзия, будто обе рыбы вдруг распустились, наподобие цветка, и заметно увеличились в размерах. Они медленно приближаются друг к другу, бок о бок. Потом быстрое движение, такое быстрое, что глаз не успевает следить за ним. Потом снова медленно и мирно они плывут рядом. Внезапно рыбы сплетаются в разноцветный вихрь. Опять замирают. И так далее, подобным образом. Мелькание ярких плавников. Немного спустя их уже окутывает красноватый туман. Новая схватка. Оба замирают. Они сцепились ртами. Проходит минута, может две. Один из самцов открывает рот и отплывает в сторону. Второй остается недвижим.

Вот так мне представлялось то, что мне вскоре предстояло.

Я миновал луну. Впереди, затемняя звезды, рос темный диск планеты. Когда дрифтер приблизился к планете, его спуск замедлился. Пришли в действие спрятанные под кабиной устройства, и в тот момент, когда я наконец вошел в верхние слои атмосферы, я заскользил вниз очень медленно. Вокруг сияли под луной сотни озер, будто монеты на дне темного пруда.

Я включил монитор, проверил, нет ли внизу искусственных огней. Ничего не обнаружил. Еще одна луна, Флопсус, показалась над горизонтом, помогая своим сестрам. Примерно полчаса спустя я уже мог различить наиболее выдающиеся черты континента подо мной. Я сверился с изображением в моей памяти и начал манипулировать рулями дрифтера.

Словно лист с дерева в безветренный день, я приближался к поверхности планеты. Озеро под названием Ахерон с Островом Мертвых посреди него находилось, как я вычислил, в шести сотнях миль к северо-западу.

Далеко внизу показались облака. Я продолжал скольжение, и они вскоре исчезли. Потеряв совсем немного в высоте, я продвинулся на сорок миль к своей цели. Следят ли за мной снизу какие-нибудь точные приборы, думал я.

Дрифтер попал в полосу высотных ветров. Некоторое время я сражался с ними, но потом пришлось спуститься на несколько тысяч футов, чтобы убежать от самых неприятных из них.

В течение нескольких последующих часов я упорно продвигался на север и запад. На высоте в пятьдесят тысяч футов мне по-прежнему оставалось до цели еще четыреста миль. Следят ли за мной снизу какие-нибудь точные приборы, подумал я.

За следующий час я спустился на двадцать тысяч футов и выиграл еще семьдесят миль. Все шло прекрасно.

Наконец на востоке загорелась высотная заря, и я сбросил милю, чтобы пройти под ней. Скорость увеличилась. Я будто спускался в океан, из освещенной воды в темную.

Но свет преследовал меня. Через некоторое время я снова предпринял побег от зари, пробился сквозь облачный слой, определил свое положение, продолжая спуск. Сколько миль до Ахерона?

Двести, наверное.

Свет настиг меня.

Я опустился до пятнадцати тысяч футов, выиграл еще сорок миль. Я деактивировал еще несколько пластин-антигравов.

Когда я шел на высоте трех тысяч, началась настоящая заря.

Я падал еще несколько минут, подыскал подходящее место и опустился на землю.

В щели расколовшегося горизонта на востоке показалось солнце. Я находился в сотне миль от Ахерона, плюс-минус десять. Я поднял купол кабины, потянул за шнур деструктора, спрыгнул на землю и отбежал подальше.

Минуту спустя дрифтер провалился сам в себя, и остатки его начали тлеть. Я перешел на шаг, сориентировался на местности и взял направление к противоположному концу поля, где начинались деревья.

Через пять минут моя Иллирия уже вернулась ко мне, словно я никуда не улетал. Профильтрованный сквозь лесной туман солнечный свет стал розовым и янтарным. Воздух был прохладен, пахло влажной землей и прошлогодними листьями. На ветвях и цветах блестела роса. Над головой у меня описала круг маленькая желтая птичка, неслышно опустилась на плечо, посидела там чуть-чуть и улетела. Я приостановился, чтобы вырезать себе палку на дорогу, и запах живого дерева напомнил мне Огайо и ручей, где я срезал ивовые ветки и делал свистки, опуская ветки на ночь в воду, и потом снимал кору, предварительно постучав по ней ручкой ножа, чтобы отделить ее от сердцевины. Неподалеку от того места росло много земляники. Я нашел несколько диких ягод: они были крупные, пурпурные. Я раздавил их между пальцами и слизнул сок, кислый и терпкий. Ящерица с плюмажем, яркая, как помидор, медленно сползла с верхушки камня и устроилась на моем ботинке, пока я слизывал сок. Я потрогал ее корону, потом сдвинул зверька в сторону и продолжил путь. Когда я обернулся, крапчато-черно-белые глаза ящерицы встретились с моими. Я проходил под высокими, в тридцать и сорок футов деревьями, и время от времени на меня падали капли влаги. Начали просыпаться птицы и насекомые. Толстобрюхий зеленый свистун завел десятиминутную песню, выпуская накопленный воздух. Где-то слева от меня к нему присоединился товарищ или родственник. Шесть пурпурных «кобра де капелла», это были всего лишь цветы, выпрыгнули из земли, покачиваясь на стеблях, издавая шипение, размахивая лепестками, как флажками, а их мощный аромат распространялся по округе со скоростью и эффективностью разорвавшейся газовой гранаты. Но я не удивился, потому что мне казалось, будто я никогда отсюда не улетал.

Я продвигался вперед, и трава встречалась все реже. Деревья пошли более высокие, от пятидесяти до семидесяти футов, среди них попадалось довольно много валунов. Отличное место для засады. С другой стороны, хорошее место для укрытия.

Над головой трещали и верещали пара мартышек. Тем временем с запада подполз легион туч. Низкое еще солнце воспламенило их края, пробивая световые шахты сквозь листья. На некоторых лианах, приклеившихся к древесным гигантам, распустились цветы, похожие на серебряные канделябры, и в воздухе вокруг них что-то напоминало о залах соборов и запахе ладана. Я форсировал жемчужный ручей, и хохлатые водяные змейки плыли за мной, ухая, словно совы. Змейки были довольно ядовитые, но дружелюбные.

На другом берегу местность начала немного подниматься, и по мере продвижения я почувствовал, что в мире что-то переменилось. Ни к какому объективному предмету я это чувство отнести не мог, просто ощущал, что в миропорядке произошла некая перемена.

Прохлада утра и лесной чащи не исчезла с развертыванием дня. Наоборот, она, казалось, углубилась. В воздухе повисла явная злобность. Позже холод стал почти что влажным. Правда, небо было наполовину затянуто облаками и ионизация, предшествующая грозе, частенько вызывает подобные ощущения.